– Почему? – спросил второй голос.
Дверь в следующую комнату была открыта, оттуда и доносились женские голоса. Тот, что повествовал о милой лавчонке, звучал звонко, совсем не старчески, во втором же Глаша расслышала скрипучие, скептические и словно бы нарочитые интонации.
Он-то, этот надменный голос, и принадлежал Инне Люциановне.
– Потому что сообразила, что иду не на свадьбу, а на восьмидесятилетний юбилей. А людям нашего возраста просто неприлично дарить всякие шкатулочки и корзиночки. У них в доме давно уже есть все, что им нужно, и такие подарки их только обременяют, – объяснил первый голос, молодой.
На этих словах Глаша с Виталием вошли в комнату.
– Здравствуй, мама, – сказал он. – Привет, Марго.
Назвать этих двух дам старушками у Глаши не повернулся бы язык. В особенности ту, к которой Виталий обратился первой, – его маму. Ее можно было назвать старушкой в той же мере, в какой английскую королеву Елизавету. То есть считать ее молодой было бы, конечно, странно, но надменная снисходительность, с которой она взирала на мир, имела не возрастное происхождение.
– А вот и сын, – сказала Инна Люциановна. – Здравствуй, Котя.
«Почему Котя?» – подумала Глаша.
Но тут же мысленно одернула себя. В семье бывают самые разные и необъяснимые обыкновения, в том числе и прозвища. Ей в ее возрасте давно следовало бы это знать.
– Здравствуй, Витасик, – сказала Марго. – Это и есть твоя провинциальная пассия? Как интересно!
Инна Люциановна бросила на подругу недовольный взгляд – Глаша догадалась, что она подобного интереса не одобряет.
– Здравствуйте, – поздоровалась Глаша.
Что еще сказать – в частности, как отреагировать на то, что ее назвали провинциальной пассией, – она не знала.
– Марго, не болтай глупостей, – отмахнулся Виталий. – Глаша к твоей манере не привыкла и может обидеться.
– На обиженных воду возят, – тут же напомнила Марго. – И что особенного я сказала? Провинция – это хоть и незатейливо, но мило.
Инна Люциановна молчала и поджав губы разглядывала Глашу. Буквально так – поджав губы. Глаша и не предполагала, что бывают люди, которые не только не считают нужным скрывать такое выражение лица, но даже стараются, чтобы оно было как можно более выразительным.
– Познакомьтесь с Глафирой, дамы, – сказал Виталий. – Это моя жена.
– Вы что, уже и расписались? – встрепенулась Инна Люциановна.
– Нет, – прежде чем Виталий успел что-либо ответить, сказала Глаша.
Инна Люциановна вздохнула с нескрываемым облегчением.
– Торопиться, я думаю, не нужно, – заметила она. – Очень приятно с вами познакомиться, Глафира э-э-э…
– Сергеевна, – подсказала Глаша.
– Как вам понравилась Москва? – светским тоном продолжила Инна Люциановна.
– Глафира окончила истфак МГУ, – ответил за Глашу Виталий. – По специальности история искусств. И часто приезжала сюда в командировки. Так что ничего для себя нового она в Москве не обнаружила.
– Не скажи! – встрепенулась Марго. – Ты видел это уродство, которое построили на месте «Интуриста»?
– Можно подумать, «Интурист» был шедевром, – заметил Виталий.
– Но он, по крайней мере, был по-советски убог и не бил в глаза нуворишеской роскошью, – заявила Инна Люциановна.
Говорила она, словно гвозди вколачивала. Понятно было, что ей в голову не приходит усомниться хотя бы в одном своем слове и в правоте своего мнения в целом.
– Ну да, был бетонный сарай, – кивнул Виталий.
– А тот монстр с жуткими колоннами, который они теперь возвели на Тверской, – сарай мраморный! – припечатала Инна Люциановна.
– Что в лоб, что по лбу, – махнул рукой Виталий. – Да бог с ними обоими, мама! Как ты себя чувствуешь?
– Ты же знаешь, – пожала плечами та, – что я не считаю нужным разговаривать о своих болезнях. Как и о чужих, впрочем, – объяснила она, всем своим величественным корпусом разворачиваясь к Глаше.
– Я здорова, – сказала Глаша.
– Отрадно, – усмехнулась Инна Люциановна. – Хотя физическое здоровье не является показателем личностной полноценности.
При этих словах Глаша не поднялась со стула, чтобы уйти, только из-за растерянности. Она просто не ожидала ничего подобного.
– Мама беспокоится, что я женюсь второпях и на не подходящей мне женщине, – с невозмутимым видом объяснил Виталий.
При этом он легко сжал и ласково погладил Глашину руку. Ее пальцы, стиснутые в кулачок, при этом чуть-чуть расслабились.
«Что ж, по крайней мере, в этом есть что-то для меня новое, – подумала она. – И что мне до ее вздорности, если подумать? Вряд ли Виталий собирается навязывать мне общество своей мамы слишком часто. Он и сам живет с ней раздельно. Теперь понятно почему».
Но хотя жить с Инной Люциановной было не обязательно, поговорить с ней в первый день знакомства было все же необходимо. Правда, Глаша не представляла, как это делать: та пресекала все попытки непринужденного разговора.
– Я поставлю чай, – сказал Виталий. – Мы торт привезли.
– Вы сами печете? – спросила Глашу Инна Люциановна. – Котина жена была мастерица.
– Глафира замечательно готовит, – ответил Виталий. – Но торт мы купили в кондитерской на Малой Бронной.
– Знаю я эту кондитерскую! – тут же воскликнула Марго. – Цены атомные, как мой прекрасный внук выражается. Тебе бы тоже не помешало уже иметь внуков, – обратилась она к подруге.
– Вы расточительны? – поинтересовалась Инна Люциановна у Глаши.
– Нет, – ответила она.
Ей казалось, что она попала в сумасшедший дом.
– Мама, Марго, хэппенинг можно уже прекращать, – сказал Виталий. – Будем пить чай и беседовать о вашей жизни.
– Почему о нашей? – заинтересовалась Марго.
– Потому что наша, я вижу, вам неинтересна.
– Отчего же? – пожала плечами Инна Люциановна. – Если Глафира Сергеевна в состоянии рассказать что-либо интересное, мы с удовольствием ее послушаем.
У Глаши кружилась голова. Рассказать что-либо она была не в состоянии. Виталий ушел в кухню ставить чайник. Марго вышла вместе с ним – резать торт.
– Котя говорил, что вы работали в Михайловском. – Инна Люциановна произнесла это снисходительным тоном – бросила спасательный круг провинциалке. – И как там теперь обстоят дела? Я слышала, все земли распроданы под коттеджи для новых русских.
– Были попытки, – ответила Глаша. – Пресечь их было непросто, но, кажется, удалось.
– Они не отстанут, – предупредила Инна Люциановна. – Им что Пушкин, что Пупкин из соседней деревни. Всего лишь досадная помеха, от которой надо избавиться на пути к счастью – в их представлении, разумеется. Впрочем, вам теперь это безразлично, – добавила она.
