– Извини. Когда-нибудь это должно было случиться.
Она ждала, что он скажет ей что-нибудь. Хоть что-нибудь, кроме этой пошлости несусветной. Но он сидел молча. Потом поднялся со скамейки.
– Когда ты едешь? – спросил он, глядя на нее сверху.
– Сегодня.
– Будешь жить у него?
– Наверное. Во всяком случае, он это предложил.
– Я не знаю, что сказать, Глаша. Я был к этому готов.
– Ну и хорошо.
– Мне можно уйти?
– Конечно. Зачем ты спрашиваешь?
– По привычке.
Она хотела сказать, что у него не может быть такой привычки. Да, он спрашивал, может ли к ней прийти, особенно в последнее время, когда их отношения уже так явно сходили на нет. Но уйти он всегда мог в любую минуту и прекрасно это знал.
– Все же на мокром не сиди, – сказал он. – Родить ведь теперь захочешь.
– Ну что ты за человек?! – воскликнула она.
– Но это же правда. Не сиди.
Он повернулся и пошел прочь по аллее. Его слова о том, что теперь она захочет родить, хлестнули ее как пощечина.
Пятнадцать лет! Пятнадцать… И на прощанье ему нечего сказать ей, кроме того, что наверняка принесет ей боль, и он это знает?..
Все, что было в ее жизни с ним двусмысленного, унизительного, просто подлого, вдруг предстало перед нею в убийственном свете правды, словно яркая вспышка все это осветила.
И вот это – про детей – всего ярче…
Глава 22
– Что ж, Глафира Сергеевна, поздравляю. – Врач повернул к ней монитор. – Вот она, ваша беременность, видите?
– Почему поздравляете? – пробормотала Глаша, вглядываясь в черно-серую переливчатую картинку на экране.
Холодный пот прошиб ее так, что даже голова закружилась.
– Ну, обычно женщины этому радуются, – пожал плечами врач. – Во всяком случае, взрослые и самостоятельные.
Про самостоятельность он сказал с особенной усмешкой. Причина ее была Глаше понятна. Когда она приходила к гинекологу в прошлый раз, то разминулась в дверях его кабинета с той самой Ольгой Алексеевной из отдела учета музейных фондов, которая так словоохотливо рассказывала о своем знакомстве с супругой Коновницына. Врач, как ей немедленно сообщила Ольга Алексеевна, тоже был из знакомцев, потому что, ты же сама понимаешь, Глашенька, с улицы ходить к врачам можно только если тебе собственное здоровье безразлично, но этот доктор просто прекрасный, гинеколог от Бога, я ему обязательно скажу, чтобы к тебе был повнимательнее… В общем, можно было не сомневаться, что врачу отлично известно, кто является Глашиным сексуальным партнером.
– Во многих случаях беременность помогает решить житейские проблемы, – словно подтверждая ее догадку, заявил он.
– Не могли бы вы мне не хамить? – поинтересовалась Глаша.
– В чем вы видите хамство? – с неподдельной искренностью изумился он. – Я имею в виду стакан воды в старости.
– Извините.
Пока Глаша одевалась, врач выписывал направления на анализы.
– Я вас ставлю на учет по беременности, – сказал он, не отрываясь от листков. – Чем раньше, тем лучше. При оформлении декрета будут финансовые льготы. – И добавил: – Если вас это интересует.
И что ему скажешь? Действительно, не хамит.
Глаша взяла у него из рук кипу бумажек и вышла из кабинета.
Она была так ошеломлена, что, спустившись с крыльца поликлиники, свернула за угол и сразу же бросилась к киоску за сигаретами. Как школьница, сбежавшая с занятий.
«Ну как это могло случиться? – Мысли метались у нее в голове, сердце дрожало, как заячий хвост. – Столько лет ничего не было, а ведь я молодая была, предохраняться не умела – и не было! А теперь вдруг…»
С тех пор как Глаша узнала, что у Лазаря есть семья, и все же осталась с ним, она стала относиться к возможности забеременеть просто панически. Стоило ей это представить, как ее охватывал самый настоящий ужас.
Считать свое положение двусмысленным или нет – это, в конце концов, только ее дело. Но решать за ребенка… Каково ему будет, когда все начнут тыкать в него пальцами и высматривать, похож ли он на своего отца, и, очень даже возможно, задавать ему какие-нибудь дурацкие вопросы?
Да и Лазарь… Если бы он хотел иметь с нею детей, то давно уже об этом сказал бы или хоть обмолвился ненароком. Ну, пусть раньше, когда она еще училась в Москве и не знала подробностей его биографии, – пусть он ничего не говорил об этом тогда, причина понятна. Но ведь она уже пять лет как вернулась, а он все эти годы молчит так, словно само собой разумеется, что возможности иметь детей для нее просто не существует.
Ну, значит и не существует. И незачем размышлять о том, чего быть не должно. Лучше позаботиться о том, чтобы этого не было.
Глаша была уверена, что позаботилась об этом наверняка. И вот – пожалуйста…
Она распечатала пачку дрожащими руками, уронила одну сигарету, вытащила из пачки другую, щелкнула зажигалкой. И сразу же отбросила сигарету, как будто обожглась.
«Но ведь теперь нельзя! – подумала она. – Господи, как же я привыкла думать только о себе!»
И сразу же другая мысль пришла ей в голову.
«А почему, собственно, нельзя? – думала она, медленно идя по улице к автобусной остановке. – Я что, уже уверена, что собираюсь иметь ребенка? Какое!.. Да мне подумать об этом страшно».
– Я ничего не понимаю! – расстроенно сказала она, останавливаясь посреди улицы.
– Чего говоришь, милая? – переспросила бабулька в белом платочке, шедшая ей навстречу. – Болит чего?
– Сердце болит, бабушка, – улыбнулась Глаша.
Участливый бабулькин возглас ее отрезвил.
– Так чего ж к доктору не идешь? – Бабулька всполошилась так, будто Глаша была ей родная. – Теперя инфаркт знаешь как помолодел? Давеча по телевизору рассказывали.
Пообещав непременно позаботиться о себе, Глаша пошла к остановке.
«Надо успокоиться, – говорила она себе. – Об этом нельзя думать в страхе. Надо просто пожить так, будто ничего не происходит, и… И что? И посмотреть. Жизнь сама подскажет, что делать. А пока что куплю лисичек. Потушу со сметаной – Лазарь любит».
Лазарь должен был приехать вечером – позвонил вчера и сказал ей об этом. Собственно, она и поехала из Петровского в Пушкинские Горы не для того, чтобы посетить врача, а именно за лисичками, и к гинекологу зашла просто для перестраховки, ну почти только для перестраховки, у нее ведь и раньше случались задержки…
В общем, она купила лисички и вернулась в Петровское.
Ночью, когда они лежали в постели и Лазарь взял сигарету, Глаша поймала себя на том, что чуть не попросила его не курить при ней. Хорошо, что вовремя сдержалась: она не была готова к разговору, который с неизбежностью должен был за такой ее просьбой последовать.
