– Садитесь, – приглашает она, показав на черный диван, стоящий перед камином с иллюзией ревущего огня. – Я сейчас вернусь.
Мы с Хадсоном садимся, и я не могу не заметить, что она все здесь отделала заново. Когда я была здесь в прошлый раз, диван имел теплый золотистый цвет спелой пшеницы, и перед ним стояли два кресла с подголовниками, темно-красные, как маки на картине, которая висела над камином. Теперь же все в этой комнате черное и серое с белыми штрихами. Даже картины на стене выдержанны в черно-серой гамме всего с несколькими красными пятнами.
– Мне нравится то, что вы сделали с этим местом, – замечает Хадсон. – Такой шик… в духе серийного убийцы.
Я с силой пинаю его, но он изображает полнейшую невинность – если не считать проказливого блеска в его глазах.
Когда он наконец пересаживается с дивана на черное кресло-качалку, стоящее напротив, Кровопускательница возвращается с хрустальным бокалом, полным жидкости, которая, как я предполагаю, есть не что иное, как кровь. Мне кажется, что меня вот-вот стошнит. Это странно – ведь в школе я постоянно вижу, как вампиры пьют кровь. Так почему сейчас все иначе?
Наверное, потому, что вампиры в Кэтмире пьют кровь животных. И эти животные не висят на крюках в углу кафетерия, пока они угощаются…
Какое-то время она молчит и только смотрит на нас поверх своего бокала. Я чувствую себя как та мышь в «Короле-льве», с которой играет Шрам, позволяя ей пробегать между его когтями, и все зрители понимают, что он держит в лапах ее жизнь.
Но тут она моргает, и у нее снова делается вид маленькой безобидной бабули. Особенно когда она улыбается и говорит:
– Хорошо, мои дорогие. Расскажите мне все.
Глава 27. Нас связала ложь
– Грейс – моя пара, – выпаливает Хадсон, пока я ломаю голову, пытаясь решить, с чего начать.
– В самом деле? – Похоже, Кровопускательница не очень-то удивлена, что вызывает у меня тревогу – по крайней мере до тех пор, пока она не спрашивает: – Почему ты так решил?
Я понимаю, что она ему не верит.
Он вскидывает бровь.
– Узы сопряжения, которые связывают нас теперь, – это убедительное доказательство.
В ее глазах вспыхивает удивление, но тут же гаснет. Она невозмутимо смотрит на меня, и я гадаю: что же удивило ее? То, что теперь мы с Хадсоном сопряжены? Или то, что он не желает расшаркиваться перед ней и вместо этого обращается с ней как равный?
Я уверена, что людей, ведущих себя так, не много – точнее, их нет совсем. Даже Джексон, которого она вырастила, относится к ней с почтением и, быть может, с толикой страха. А Хадсон нет. Не знаю, значит ли это, что он безрассуден или же он и в самом деле так же силен, как она.
– Как именно это работает? – спрашивает Кровопускательница, попивая кровь. – Учитывая тот факт, что я точно знаю – узы сопряжения связывают Грейс с Джексоном.
– Вы дали ему заклинание, чтобы он их разорвал, – говорит Хадсон.
– Да? – Она делает глоток из своего бокала. – Что-то я не припомню…
– Уверен, что в вашем возрасте вы уже много чего не помните, – замечает Хадсон. – Но попытайтесь вспомнить хотя бы это.
– Выбирай слова, когда ты говоришь со мной, – рявкает она и резко подается вперед, похожая в эту минуту на атакующую кобру. Но затем, словно спохватившись, откидывается назад со спокойной улыбкой. И продолжает: – Или ты присоединишься к этим двоим незадачливым туристам, из которых я сливаю кровь.
Хадсон зевает. Действительно зевает, и теперь я думаю, что он не столько смел, сколько безрассуден, очень, очень безрассуден.
Что касается Кровопускательницы, то я уверена, что сейчас она пытается решить, слить из него кровь или приготовить из него фламбе.
– Если я действительно дала ему это заклинание, как ты утверждаешь…
– О, вы это сделали, – перебивает ее Хадсон.
– Если. Я. Это. Сделала. – В ее голосе звучат стальные нотки. – В таком случае не следует ли тебе просто сказать мне спасибо? – спрашивает она, прищурив глаза. – Если учесть, что ты от этого выиграл.
– Вы думаете, что я должен вас поблагодарить? – шипит Хадсон. – За то, что вы испоганили нашу жизнь? За то, что вы уничтожили моего брата…
– Если он решил использовать это заклинание, то вряд ли можно сказать, что он уничтожен.
– Он не использовал его, – говорю я ей, пытаясь не обращать внимания на чувства, которые вызвали у меня слова Хадсона. Я знаю, что все испоганено донельзя. Знаю, что он не хочет быть сопряженным со мной, как этого не хочу и я, но, когда я слышу, как он это говорит – как будто сопряжение со мной самая худшая вещь в его жизни, – это ранит меня больнее, чем я ожидала.
– Это сделал другой человек, – объясняет Хадсон. – Но дело не в этом, не так ли? Я хочу узнать вот что – как вы вообще узнали заклинание, способное разорвать узы сопряжения.
– А почему это должно иметь значение? Если только… – Она пристально смотрит на нас, и теперь в ее глазах уже ясно виден расчет, ничем не прикрытый холодный расчет. – Если только вы здесь не потому, что вы хотите разорвать также и ваши узы.
– Да, мы хотим именно этого, – говорю я ей, прежде чем Хадсон успевает что-то сказать – отчасти потому, что мне не хочется разозлить ее и испоганить все еще больше, отчасти потому, что я не хочу опять слушать его речи о том, как ужасны узы нашего сопряжения. – А еще мы хотим найти способ восстановить узы сопряжения между Джексоном и мной.
– Неужели? – Кровопускательница насмешливо смотрит на Хадсона. – Неужели ты действительно этого хочешь? Восстановить узы сопряжения Грейс и Джексона, чтобы на них красовался милый славный бантик?
Я смотрю то на нее, то на него, и по комнате разливается множество скрытых эмоций. Я ощущаю себя несмышленым ребенком, потому что не могу понять ни одного из них.
– Я хочу, чтобы Грейс и мой брат были счастливы, – говорит он сквозь стиснутые зубы.
– И ты думаешь, что этого можно добиться, починив узы их сопряжения? – Она отпивает еще крови, глядя на него поверх краев своего бокала.
– Раньше они были счастливы, – выдавливает из себя он.
– Да, были, – соглашается она. – Но если они по-настоящему любят друг друга, то не все ли равно, есть ли вообще такие узы или нет?
– Это не все равно, если речь идет о тех узах сопряжения, которые связывают ее со мной.
– Простите, – вступаю в разговор я отнюдь не мягким тоном. – Но не могли бы вы включить и меня в вашу беседу? Ведь речь идет о моей жизни.
– Конечно, Грейс. – Взгляд Кровопускательницы сладок и полон великодушия. – Чего хочешь ты, моя дорогая?
Мне приходится призвать на помощь все мое самообладание, чтобы не запинаться, когда на меня смотрят эти глаза, пронзительные, как лазеры. Будь осторожна в своих желаниях и все такое… Но в конце концов я умудряюсь взять себя в руки и говорю:
