– Тогда нам, возможно, будет лучше отложить связный разговор на потом. – Я опять пытаюсь затащить его на себя, но невозможно сдвинуть Хадсона с места, когда он этого не хочет.
– Что-то из того, что ты знала? – Он на секунду задумывается. – Я читал все пьесы Шекспира, каждую прочел по меньшей мере дважды.
– Ясен хрен. Этого ты мог бы мне не говорить.
– Да ладно. Ты хочешь решать, что мне говорить тебе, а что нет? – У него обиженный вид.
– Когда речь идет о чем-то настолько очевидном, то да. По-моему, ты представляешь собой ходячую библиотеку. И не какую-то там захудалую, а подобную Александрийской.
– Ты считаешь, что я подобен библиотеке, которая сгорела дотла? – Вид у него становится еще более оскорбленный.
– Вообще-то она не сгорела дотла. Разве ты не слышал лекцию на эту тему на Ютубе?
– Должно быть, я ее пропустил. – Он смотрит на меня, будто спрашивая: ты это серьезно?
– Зря. – Я пожимаю плечами. – Это было интересно.
Он кивает, изо всех сил пытаясь сдержать смех.
– Похоже на то.
– Считается, что она обратилась в пепел, когда Юлий Цезарь приказал сжечь корабли в гавани Александрии. Но есть куча свидетельств, говорящих о том, что писатели и философы продолжали пользоваться ею много лет спустя. Она была уничтожена не столько огнем, сколько последующими правителями, которые боялись знаний, содержавшихся в ее свитках и кодексах.
Закончив, я обнаруживаю, что Хадсон смотрит на меня с жутко озадаченным видом.
– Что? – спрашиваю я.
Он только качает головой.
– Должен сказать, Грейс, что для интимной беседы ты выбрала на редкость сексуальную тему.
Он пытается поцеловать меня, но я останавливаю его, прижав руку к его рту.
– Ну нет. Никаких интимных бесед и никаких поцелуев, пока ты не расскажешь мне чего-то такого, чего я действительно не знаю.
Его брови взлетают вверх.
– Ты шутишь? Неужели ты отказываешься от поцелуев?
– Э-э, да. Пока ты не начнешь следовать правилам. – Для наглядности я начинаю натягивать на себя одеяло.
Но Хадсон не дает мне это сделать. Он сдергивает с меня синее шелковое одеяло и сбрасывает его на пол, где я не могу его достать.
– Может, ты этого еще не заметила, но я не очень-то умею следовать правилам. К тому же на тебе есть еще много мест, которые мне хочется поцеловать.
И он начинает стягивать с меня мои спортивные штаны.
Глава 87. Слишком много чувств
Я медленно просыпаюсь и чувствую солнечный свет, льющийся на лицо, и длинное упругое мужское тело, прижавшееся к моей спине.
Я не удивляюсь, не испытываю недоумения. Ощутив его дыхание на моем затылке, я сразу же понимаю, что к чему. Я лежу в постели с Хадсоном.
Я провела с ним ночь.
И хотя, строго говоря, мы с ним не занимались сексом, мы делали много другого. Так что немудрено, что сейчас я чувствую себя такой раскрепощенной и счастливой. Но мне также тревожно, потому что между нами появилось нечто серьезное.
Да, узы сопряжения всегда все делают серьезным, но прежде мне казалось, что все утрясется. И тогда я… Не знаю. Буду иметь право выбора?
Не то чтобы меня возмущала сама идея уз сопряжения между двумя людьми. Просто я всегда считала, что в таких вещах выбор должен играть куда большую роль. На уроке нам говорили, что, чтобы такие узы появились, двое должны быть готовы, но я не знаю, верить этому или нет, ведь узы моего сопряжения с Хадсоном появились, когда я почти впала в кому после вечного укуса Сайруса.
Значит ли это, что это настоящие узы сопряжения, или они тоже искусственные, как и те, которые связывали меня с Джексоном? И надо ли считать, что мои чувства появляются и исчезают в зависимости от того, с кем я сопряжена? Или, может, мои чувства к Хадсону куда больше связаны с теми тремя с половиной месяцами, которые мы провели вместе, чем я полагала? Может быть, мое сердце помнит нечто такое, что забыло мое сознание?
Эти мысли крутятся и крутятся в моей голове, пока хорошее настроение не улетучивается и не сменяется нарастающей тревогой.
Мне не нравится неизвестность и еще больше не нравится то, что я не могу контролировать свою жизнь – и что это длится уже много месяцев. С той минуты, как Лия убила моих родителей, моя жизнь находится вне моего контроля. И я хочу вернуть себе этот контроль.
Хадсон шевелится, бормочет что-то в мои волосы, и все мое тело напрягается от потрясения.
– Что ты сказал? – спрашиваю я, перевернувшись, чтобы заглянуть в его сонные голубые глаза.
Я ожидаю, что он перепугается или по крайней мере возьмет свои слова назад, но он только обвивает рукой мою талию и притягивает меня еще ближе, пока наши лица не оказываются всего в нескольких дюймах друг от друга. И почему это у вампиров по утрам никогда не пахнет изо рта? Да, я знаю, они не едят человеческую еду, но это все равно несправедливо, ведь сама я вынуждена лежать здесь, плотно закрыв рот, хотя мне хочется закричать на него, чтобы он взял свои слова назад… или произнес их еще раз.
– Не беспокойся об этом, не бери в голову, – говорит он, и, хотя глаза у него сонные, а на щеке виднеется складка от подушки, в его тоне звучит нечто такое, от чего мое сердце трепещет не меньше, чем от самих его слов.
– Ты не можешь говорить мне не беспокоиться об этом, если ты и впрямь сказал то, что я думаю.
Он вздыхает и ерошит пальцами свои красивые всклокоченные волосы.
– Разве это важно?
Я изумленно смотрю на него.
– Конечно, важно. Мы ведь говорили об этом. И пришли к выводу, что это только из-за уз сопряжения…
– Нет, это ты сказала, что это только из-за уз сопряжения, – отвечает он, садясь. При этом простыня падает ему на бедра и снова становится очевидно, как прекрасно его тело.
– Ты же согласился! – восклицаю я. – Ты сказал: «Я это переживу».
– Так оно и есть. – Он пожимает плечами. – Это же не я сейчас психую, а ты.
– Потому что ты сказал… – Я осекаюсь, когда он прищуривается, и в его глазах появляется хищный блеск.
– Что? – подзуживает меня он. – Что я сказал?
– Ты сам отлично знаешь что, – рявкаю я. – И это нечестно…
– Что нечестно? – В его речи опять слышится британский акцент. – Я наполовину спал – нет не наполовину, а на три четверти. Я не могу отвечать за то, что говорю, когда я сам не свой.
– Дело не в том, что ты это сказал. – Теперь я уже почти кричу, но меня терзает паника. Она раздирает мое горло, от нее у меня кружится голова, останавливается дыхание. – А в том, что ты это чувствуешь.
