– Ты обо мне многого не знаешь, – отвечает он, и в его голосе звучит нечто такое, от чего у меня сжимается горло.
Мне страшно задать ему следующий вопрос, тот, которого требует этот ответ, но, когда песня подходит к концу и я откидываюсь на его руку, я все же не могу не спросить.
– Чего, например? – шепчу я.
Он обнимает меня, когда начинает играть песня Дж. П. Сэкса и Джулии Майклс If the World Was Ending. Его ладонь ложится на мой зад, он прижимает меня к себе и кружит, так что мы оказываемся на краю крыши и под нами светятся огни Манхэттена. Когда он наконец отвечает, его глаза похожи на океан.
– Например, того, что сейчас я хочу поцеловать тебя.
Больше мне не нужно никакого приглашения – я поднимаю руки, зарываюсь пальцами в его волосы и притягиваю его губы к своим.
Хадсон стонет, затем отвечает на мой поцелуй, и его губы, зубы и язык атакуют меня, как будто начался конец света и это последний поцелуй на земле.
А я атакую его, покусывая его губы, изучая каждый дюйм его рта, пока не осознаю, что едва могу дышать, едва могу думать. А могу только чувствовать.
Его клыки царапают мою нижнюю губу, и я стону и пытаюсь притянуть его еще ближе.
Это невозможно – ближе уже некуда – но он издает низкий рык. И на этот раз его клыки слегка ранят мою нижнюю губу… а затем он слизывает капельки крови.
– О боже. – Я отрываю свои губы от его губ, и на меня обрушивается целая буря чувств.
– Что, это для тебя слишком? – спрашивает он и дышит так же тяжело, как я.
– Наоборот, недостаточно, – отвечаю я и снова бросаюсь в его объятия, в неистовый вихрь.
Его ладони ложатся на мой зад, я обхватываю руками его затылок, а ногами – талию. И мы переносимся с крыши на три этажа ниже, в коридор перед моей комнатой.
Его рот при этом ни на секунду не отрывается от моего.
Глава 85. Об укусах и узах
Думаю, какой-то части меня всегда казалось, что мне будет неловко, если мы когда-нибудь зайдем так далеко, что я почувствую себя странно, если окажусь в объятиях этого парня, который так долго обитал в моей голове. Который знает обо мне все: и хорошее, и плохое, и просто личное.
Но это совсем не странно. Это… прекрасно, и у меня такое чувство, будто все правильно, будто это должно было произойти.
Мы все еще находимся в коридоре перед моей дверью, как будто Хадсон боится того, что может произойти, если он сделает этот последний шаг и мы окажемся внутри. Но мне все равно, где мы сейчас, и мне плевать на правила, плевать на условности, плевать на все, что не приближает его тело к моему. Однако мне приятно, что ему не плевать. Приятно, что он хочет, чтобы я была уверена.
Но я уверена, еще как. С тихим стоном я задираю полы его рубашки, мои пальцы гладят его плоский твердый живот. Затем я зубами царапаю его нижнюю губу точно так же, как он царапал мою.
В нас разгорается пламя, оно выплескивается наружу и поджигает мир.
Я издаю тихий стон, хватаюсь за его широкие плечи, дергаю его рубашку, вдавливаю пальцы в его упругие мышцы, отчаянно стараюсь притянуть его еще ближе. И кажется, что-то резко щелкает внутри него – что-то неистовое, жестокое и всепоглощающее.
Он стонет, кое-как проходя вместе со мной через дверь, затем каким-то образом ухитряется закрыть ее за нами и прижимает меня к ближайшей стене, причем его бедра и ладони прижимаются ко мне так тесно, что я не могу понять, где кончаюсь я и где начинается он.
Но мне хочется еще больше. И я продолжаю просить его, с моих уст срываются мольбы и вздохи, пока он пожирает меня. Пока мы пожираем друг друга.
Поцелуй за поцелуем, прикосновение за прикосновением.
В какой-то момент он отрывает свой рот от моего, судорожно глотает воздух и выдавливает из себя:
– Грейс, ты уверена? Ты хочешь…
– Да, – выдыхаю я, притягивая его губы обратно к своим. – Да, да! – Если он чего-нибудь не сделает прямо сейчас, я умру. Сгорю заживо.
Хадсон рычит, прихватывает зубами мою нижнюю губу, прикусывает ее, и я задыхаюсь и выгибаюсь, прижимаясь к нему. Он тоже глотает воздух и на этот раз, прикусив меня клыком, стонет, как человек, вкусивший рай… или готовый потерять его.
Меня пожирает мое желание. Это мне необходимо. Я выгибаю спину, отрываю свой рот от его рта и наклоняю голову, предлагая ему свою шею.
Он рычит:
– Ты не знаешь, о чем просишь.
– Я точно знаю, о чем прошу, – говорю я, прижимая его губы к моей коже. – О чем умоляю. Пожалуйста, Хадсон, – шепчу я, чувствуя, как жар внутри меня грозит захватить меня целиком, ввергнуть меня в ад, из которого я, возможно, уже не выберусь. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
Он издает чуть слышный стон, зарывается пальцами в мои волосы и наклоняет мою голову сильнее.
Я ожидаю, что он набросится на меня, вопьется в меня, разорвет меня зубами. Но это же Хадсон, спокойный, вдумчивый, осторожный Хадсон, и в его планы определенно не входит разорвать меня зубами, хотя его рот прижат к моей яремной вене.
– Пожалуйста, – шепчу я.
Его губы легко скользят по моему плечу.
– О боже, – выдыхаю я.
Его язык поглаживает мою ключицу.
– Сделай это, – призываю я, когда его клыки легко царапают чувствительную кожу за ухом. – Сделай это, сделай, сделай!
Он издает низкий звериный рев, и мое тело напрягается, как проволока, натянутая под куполом цирка, пока я жду. И жду. И жду.
– Хадсон, пожалуйста, – прошу я. – Мне больно. Я…
И он вонзает зубы в мое горло.
Меня пронзает острое удовольствие, из горла вырываются стоны. Хадсон застывает, похоже, он готов оторваться от меня, но я отчаянно, безумно вцепляюсь в него, прижимаю его к себе.
Он рычит в ответ, сжимая мои бедра, и начинает пить.
И тогда я кричу, кричу не от боли, а от взрыва, который сотрясает меня до самого основания.
Он не останавливается и продолжает пить мою кровь, пока его руки блуждают по моему телу. И я никуда не могу уйти от жара, и нет конца чувствам, бушующим внутри меня.
Есть только пламя, есть только огонь. Он сжигает все мои барьеры, испепеляет все камни преткновения, которые я установила на нашем пути, захватывает все, пока я не теряю способность думать и не понимаю, что могу делать только одно – гореть.
Должно быть, Хадсон чувствует то же самое, потому что, даже когда он перестает пить мою кровь, даже когда он отрывается от моей шеи и зализывает мои ранки, заживляя их, он не перестает касаться меня. Его руки везде, его рот везде, и мне хочется только одного – доставить ему такое же удовольствие, какое он доставляет мне.
