Сколько времени прошло с тех пор, как все это началось? Кажется, уже темнеет? Или темнеет у него в глазах?
Это было ужасно, совершенно невероятно, то, что произошло, нелепо и неправдоподобно. Но он все видел своими глазами. Явственно, словно это была галлюцинация, видел он сейчас все эти сцены. Они запечатлелись в его мозгу, словно моментальная фотография. Он мог бы сейчас все это нарисовать так, как оно было…
Да, он так и сделает. Он сейчас же, пока впечатление не притупилось, нарисует то, что видел. Это будет свидетельством, страшным свидетельством честного художника, свидетельством современникам и потомкам, свидетельством против того, кто совершил это чудовищное преступление, этот акт тупости и кровожадности.
Он схватил альбом, карандаш. Линии ложились неровные, нервные. Но это не важно, у него твердая рука и сердце, ожесточившееся против зла. В рисунке присутствует самое главное: его страсть, его ужас за эту женщину, в отчаянном страхе закрывающую руками голову, его ненависть к солдату, тупому исполнителю чьей-то злой воли, даже к лошади, несшей его; впервые в жизни рисовал он лошадь без наслаждения и восторга…
Он сделал еще один рисунок, и еще один… Солдаты припали на колени, винтовки наперевес, они готовы к убийству. Уланы на конях ищут команды, они тоже готовы к убийству.
Матэ молча смотрел на рисунки. Наконец Серов окончил. Захлопнул альбом и в изнеможении опустил голову на стол.
А потом поползли слухи. Называли число убитых, и число это было немалым. Говорили, что убийство было заранее подготовлено, даже было заказано множество гробов; обоз с ними, едущий из Новой Деревни, видели на питерских улицах в ночь, предшествовавшую Кровавому воскресенью. И еще за несколько дней до событий в Петербург были стянуты войска: конные гренадеры, уланы, драгуны и сорок рот Иркутского, Енисейского и Омского полков, а в ночь на 9-е прибыли войска из Пскова и Ревеля и утром были уже все на позициях, как раз на тех улицах, по которым должны были идти ко дворцу рабочие.
Слухи о готовящемся расстреле проникли в круги петербургской интеллигенции еще накануне утром. И группа – Максим Горький, литературовед Семевский, гласный думы Кедрин и еще несколько человек – безуспешно пыталась получить аудиенцию у министра внутренних дел Святополк-Мирского, они ездили к премьеру Витте, но ничего изменить не могли – все было решено заранее. И совершенно определенно стало известно: командовал расстрелом брат царя, великий князь Владимир Александрович.
Великий князь был президентом Академии художеств, Серов был академиком. Он счел своим долгом выразить протест. Молчание в этом случае для него, человека, некоторым образом связанного с палачом, казалось если не соучастием в преступлении, то по крайней мере знаком молчаливого согласия.
Вернулся Серов в Москву в середине января, подавленный, осунувшийся, все думал и не знал, что предпринять: послать протест?.. Выйти из Академии?
Он искал единомышленников, но художники оказались на редкость трусливым народом. Один лишь Поленов разделил с ним не только возмущение, но и решимость действовать, что-то предпринять, хотя и он не мог подсказать Серову, что же именно следует сделать. Они решили писать в Петербург Репину. Участие Репина, наиболее известного и популярного в России художника, должно было придать вес любому документу или действию и привлечь на их сторону многих колеблющихся.
Началась переписка между Москвой и Петербургом.
Поленов – Репину
«19 января 1905
Неделю тому назад над Петербургом разразилась страшная трагедия, а сегодня мы прочли, что наша Академия закрыта! Что это такое? Мы, ее члены, не можем оставаться безучастными зрителями, а что нам предпринять, что делать, не знаю!
Ты стоишь ближе к действию и, может быть, знаешь, как поступить? Напиши нам, в такие минуты надо сплотиться и действовать заодно, оставаться одному уж очень тяжело.
Твой В. Поленов».
Серов – Репину
«20 января 1905, Москва
Дорогой Илья Ефимович!
То, что пришлось видеть мне из окон Академии художеств 9 января, не забуду никогда – сдержанная, величественная безоружная толпа, идущая навстречу кавалерийским атакам и ружейному прицелу, – зрелище ужасное.
То, что пришлось увидеть после, было еще невероятнее по своему ужасу. Ужели же, если государь не пожелал выйти к рабочим и принять от них просьбу, то это означало их избиение? Кем же предрешено это избиение? Никому и ничем не стереть этого пятна.
Как главнокомандующий петербургскими войсками, в этой безвинной крови повинен и президент Академии художеств – одного из высших институтов России. Не знаю, в этом сопоставлении есть что-то поистине чудовищное – не знаешь, куда деваться. Невольное чувство просто уйти – выйти из членов Академии, но выходить одному не имеет значения.
Что означает закрытие занятий в Академии с 17 января – быть может, что-либо уже предпринято в этом смысле или это забастовка учащихся?
Мне кажется, что если бы такое имя, как Ваше, его не заменить другим, подкрепленное другими какими-либо заявлениями или выходом из членов Академии, могло бы сделать многое. Ответьте мне, прошу Вас, Илья Ефимович, на мое глупое письмо. Со своей стороны, готов выходить хоть отовсюду (кажется, это единственное право российского обывателя).
Ваш В. Серов».
Репин – Поленову
«25 января 1905 года
(Петербург)
Твое письмо, дорогой Василий Дмитриевич, получил только вчера. Академия, может быть, откроется через две недели – закрыта по желанию учеников… Что можем мы „в годину бедствий и позора“?! Какой позор на всю Европу! Да вот уж именно: „Если Господь захочет наказать, то отнимет разум“. Вот оно, историческое возмездие!.. Арестовать Горького! Ужаснее всего, когда круглое невежество облечено властью.
Твой Илья.
Надо непременно писать и печатать протесты где только возможно. Мы здесь уже подписались. Составляйте там петицию и собирайте побольше подписей».
Ободренные согласием Репина, Серов и Поленов направили в Петербург протест, адресовав его, разумеется, не великому князю, а вице-президенту графу И. И. Толстому и ожидая, что Репин, а вслед за ним и другие художники присоединят к нему свои подписи.
«18 февраля 1905 г.
Милостивый государь граф Иван Иванович. Посылаем Вам при сем заявление, которое покорнейше просим Вас огласить на собрании Академии.
Примите уверение в нашем совершенном почтении.
В. Поленов. В. Серов».
«В собрание императорской Академии художеств.
Мрачно отразились в сердцах наших страшные события 9 января. Некоторые из нас были свидетелями, как на улицах Петербурга войска убивали беззащитных людей, и в памяти нашей запечатлена картина этого кровавого ужаса.
