— В-третьих, — произнес Моро, — не все люди могут оживлять. Я как-то провел опыт. Попросил художника нарисовать разнообразные яства, запер в подвале человека и не давал ему есть. Я приказал ему смотреть на картину (она, кстати, была за пуленепробиваемым стеклом). В конце концов, он умер от голода, но так и не смог оживить ничего из того, что было нарисовано.
Я невольно скривилась, представив подобные эксперименты.
— А в-четвертых, для любого оживления нужна энергия. Чем меньше вещь, тем меньше энергии нужно для оживления. Чем больше, тем, соответственно, больше. Не знаю, как действует картина. Может, она накапливает энергию. Как… — Моро на секунду задумался и щелкнул пальцами, словно нашел нужную ассоциацию.
— Ты знаешь об животворящих иконах? О святынях, чудотворных мощах?
Я удивленно округлила глаза и помотала головой. Это еще что такое?
— Икона — это та же картина, — пояснил Рок. — Нарисованное изображение на холсте. И чем она древнее, тем больше и дольше энергии в нее вливалось при молитвах. Люди на протяжении веков простаивали перед ней, просили, благодарили, каялись. И со временем икона начинает отдавать энергию, так же, как до этого поглощала ее.
Я по-прежнему ничего не понимала. Моро увидел это по моим глазам.
— Если честно, я сам не очень верю в эту чушь, — рассмеялся он, — но говорят, что некоторые иконы или святыни могут исцелять болезни.
— И они оживают? — немного испуганно пролепетала я.
— Нет, — отмахнулся Моро, — они нарисованы на обычном холсте. Надеюсь, — добавил через секунду. — Было бы странно, если бы при молитвах из рамок вываливались святые. Ладно, — Моро перевел взгляд на часы и зевнул, словно только сейчас заметил, что глубокая ночь. — Мой человек отведет тебя в одну из спален наверху. Располагайся. Завтра утром поедем за холстом. Я отпущу Джорджа, когда картина будет у меня. Не то чтобы я тебе не доверял…
Я встала вслед за стариком. Ноги немного затекли. Еще бы — просидеть в кресле почти шесть часов! Двери перед хозяином распахнулись, словно в них был встроен датчик движения. Это такая интересная штука, которая зажигает свет в подъезде или раздвигает стеклянные створки в магазине перед покупателями. Поначалу я как ребенок восхищалась всей этой непонятной техникой, потом привыкла. Но здесь, в бандитском особняке, датчиков не было — за дверями дежурили телохранители.
Моро сказал одному из громил проводить меня. Поклонился, чинно и торжественно поцеловал мне руку. Я даже опешила от такой помпезности. Потом развернулся и направился в боковой коридор, медленно по-стариковски шаркая. Наверное, разговор его тоже вымотал. Я кашлянула и произнесла ему в спину:
— Месье Моро. Я работаю в модельном агентстве. У меня контракт. Вы отпустите завтра меня на съемки? — и замерла, ожидая закономерной вспышки гнева.
Моро обернулся и уставился мне в лицо тяжелым взглядом. Он смотрел и многозначительно молчал. Что он хотел этим сказать? Напугать? Смутить? Вогнать в дрожь? Я тоже могу неподвижно долго стоять, так что вряд ли он переиграет меня в гляделки. Война взглядов длилась пару минут. В конце концов старик утвердительно кивнул, то ли разочаровавшись в силе своего взгляда, то ли зауважав меня.
— Хорошо. Только будешь ездить на работу на моем транспорте и с моими телохранителями.
— У меня есть водитель, — стараясь не выдать своего ликования, произнесла я. — Можно он будет за рулем?
— Знаю. Альберто Санчас, пятидесяти четырех лет, — откликнулся Моро, секунду поразмышлял и добавил, — можно. Только под охраной моих ребят.
— Спасибо, — улыбнулась я. Да он добряк!
Моро, ничего не ответив, ушел. Один из громил направился вслед за стариком, второй остался со мной.
— Я покажу вашу спальню, мадмуазель Симпсон, — нейтрально произнес он, галантно протягивая руку. Я молча пошла к лестнице, переваривая то, что услышала за вечер от Моро, но на первой же ступеньке обернулась к идущему за мной мужчине.
— Вы не могли бы меня отвести к Джеймсу Олдриджу? Он мой друг, — наивно поинтересовалась я, — гостит где-то у вас.
— Нет, — коротко отрезал он, — хозяин велел проводить вас в спальню, других распоряжений не поступало.
Я и не сомневалась, что «не поступало», но попробовать стоило. Пожав плечами, я легко взлетела по лестнице и направилась к первой двери справа. Толкнула и очутилась в громадной комнате, из которой вело несколько других дверей. Остановилась в проеме и вопросительно приподняла бровь.
— Располагайтесь, мадмуазель Симпсон, — нейтрально произнес громила, — я буду дежурить у двери. Если что-нибудь понадобится, зовите.
Надежда на то, что меня оставят одну, не оправдалась. Закрыв дверь, стянув, наконец, неудобные туфли, я принялась рассматривать новообретенное жилье. Обошла элегантную гостиную, сунула нос в спальню, побывала в ванной комнате, выглянула в окно. По двору ходили охранники, везде были натыканы камеры. Окно было без ручек, створки не открывались. Я опустила портьеру и задумчиво отошла вглубь комнаты. Мартин! Нужно позвонить!
— Где ты?! — заорала она в трубку, и я поняла, что подруга не ложилась, так же, как и я. — Что происходит?! Альберто слезно умолял не звонить в полицию, и я послушалась. Теперь уже жалею.
— У меня все хорошо, — я умудрилась вставить слово в бесконечный поток воплей, — я у друзей, завтра приеду на работу и расскажу.
— Приедешь? — словно не веря, переспросила Мартин. — Тогда ладно, потерплю до утра.
Я положила трубку и села на диван. Спать не хотелось. Столько я всего узнала за этот вечер нового. Голова пухла от информации. Моя картина волшебная! Она может оживлять! Я на миг представила, чтобы я хотела получить и растерялась. Ничего не приходило в голову. Никаких материальных ценностей. Любовь Джорджа? Но как нарисовать любовь? Страсть, нежность? Никак. Была бы моя воля, пусть бы и дальше холст лежал в сейфе от греха подальше. Но, увы. Завтра он будет в руках этого маньяка. Хотя мне даже будет интересно увидеть со стороны, как картина работает.
Я старалась не думать, что меня ждет впереди, сколько народу Моро погубит для того, чтобы напитать ее энергией. Моей главной целью было спасти Джорджа. Нужно ставить перед собой достижимые цели. А в моей власти только это.
* * *
Джордж не знал, сколько он просидел в подвале. Здесь не было ни окна, чтобы наблюдать за солнцем, ни часов. А яркая надоедливая лампочка в углу потолка не выключалась никогда. Два раза (в день?) ему приносили еду, питье. Ничего особенного. Ветчина, каша, бифштексы. В комнате из мебели была только кровать, а из развлечений — голые бетонные стены — полотна для его мысленных картин. Джорджу не было скучно. Воображение работало на всю катушку. Он часами лежал на кушетке, уставившись в пустоту, и мечтал.
Значит, она ожила. Вышла из рамки и тут же сбежала. А он в это время пил с гостями, принимал поздравления, планировал жизнь с Изабеллой Касс. Дурак. Он же чувствовал, что картина живая. Что она излучает свет, тепло, очарование. Он чувствовал, Лаура отвечает ему, но посчитал это пустой фантазией, которую нарисовало писательское воображение.
