«Я-то при чем? – говорила у себя во сне Соня. – Отстаньте вы от меня! Что вы все время стучите?»
Но женщина не отставала. Она все стучала и стучала по стеклу, и этот непрекращающийся дребезжащий стук не давал спать.
Соня резко села на кровати. В комнате было темно – значит, она проспала весь день. За окном бушевала настоящая буря: шумел дождь, гудел ветер, деревья били ветками по стеклу.
«Да это просто деревья стучат, – подумала Соня. – Дурацкий сон!»
Но тут по стеклу застучали так, как не могли стучать ветки деревьев, – длинной отчаянной дробью.
Соня набросила халат и подбежала к окну. Свет она не включала, поэтому сразу разглядела за стеклом очертания человеческого лица. А присмотревшись внимательнее, поняла, что это лицо Пети Дурново.
Сон так отдалил события сегодняшнего утра, что они казались теперь словно и небывшими. Они даже совсем забылись, эти события, и Соня не могла понять: что делает здесь Петя, почему он мокнет под дождем?
Окно не было заклеено на зиму – Соня распахнула его.
– Петя? – удивленно произнесла она. – Ты почему мокрый?
Вопрос был не из разумных. Каким же еще можно быть, стоя под дождем, если не мокрым?
Открывая окно, Соня еще не совсем отошла от сна. И только когда дождевые струи ударили ей в лицо, она стала возвращаться в действительность.
Петя был не просто мокрый – он выглядел таким несчастным, что при виде его любая женщина разрыдалась бы от сочувствия. Только не Соня, конечно. Особенно после того, что произошло сегодня утром.
– Ты что здесь делаешь? – не дождавшись ответа на первый, глупый вопрос, спросила она. – Что случилось?
Ответа на умные вопросы тоже не последовало. Петя молча смотрел на нее широко открытыми глазами, по его лицу потоками текла вода, словно по лицу мраморной статуи, и от всего этого казалось, что он словно бы не в себе.
– Заходи, – вздохнула Соня. – Да не в дверь, – уточнила она, увидев, что Петя, как солдатик, повернулся кругом. – Который час? Общага уже закрыта, наверное. В окно залазь.
Она не была уверена, что Петя сумеет влезть в окно: первый этаж в старом доходном доме был довольно высоким. Не хватало еще втаскивать его под мышки, как какую-нибудь княжну в челн Стеньки Разина! Или нет, княжну, наоборот, из челна выбрасывали. Какие все-таки глупости лезут в голову спросонья в этой странной, сумеречной ситуации!
Петя влез в окно мгновенно. Он оказался совсем не похож на ватного медведя, наоборот, хотя и не производил впечатления атлета, но легко подтянулся на руках, уперся ногой о выступ в стене, упруго оттолкнулся и, как пружиной подброшенный, перепрыгнул через подоконник.
– Ого! – усмехнулась Соня. – Ты спортом не занимаешься? Прыжками с шестом? Или с чем там... В высоту, в общем.
– Н-нет... Только в фитнес хожу...
Петя наконец разомкнул губы. Они у него были не просто белые, а даже синие. Похоже, он не только промок до нитки, но и промерз до костей. Что могло заставить Петю, который совсем недавно чувствовал себя умирающим от температуры тридцать семь и шесть, оказаться на ночной улице во время самой настоящей бури, – этого Соня не могла себе даже представить. Ясно только, что это могло быть лишь что-нибудь сверхъестественное.
– Учти, у меня малинового варенья нет, – чуть более мягким тоном сказала она. – Держи вот полотенце, вытрись, ты же мокрый весь. Сейчас чайник вскипячу.
Вода в электрическом чайнике вскипела мгновенно, но за это время Сонина злость на Петю все же успела поостыть. Очень уж жалкий у него был вид, да еще носом он шмыгал, как ребенок...
– Так что все-таки случилось? – повторила она, выставляя на стол перед Петей свою самую большую кружку.
Кружка была высокая и узкая, поэтому чай в ней долго оставался горячим. Но Петя, кажется, даже не заметил исходящей паром кружки прямо у себя перед носом.
– Соня!.. – хрипло произнес он. – Соня, извини меня!
– За что? – пожала плечами Соня. – Ты такой, как есть. За это не извиняются.
– Я вовсе не такой! – Эти слова прозвучали с совсем уж детской обидой. Соня не смогла сдержать улыбку. – Я не должен был так себя вести, я понимаю! Но я... Я просто растерялся, Соня, понимаешь? То есть...
Все-таки его было жалко. Явился ночью под окно, в дождь, даже зонтика не взял... Может, перед этим по улицам бродил, собирался с силами. Все это было трогательно, даже учитывая полное отсутствие у Сони сентиментальности.
– Ну, растерялся и растерялся, – примирительным тоном сказала она. – С каждым бывает. Я на тебя не обижаюсь.
«На такого, как ты, грех обижаться», – подумала она при этом.
– Правда?
Петино лицо просияло. Оно до сих пор было мокрым: видно, он и в самом деле был сильно взволнован, если не вытерся сразу же, как только ему было выдано полотенце.
– Правда, – улыбнулась Соня. – Вытирайся и чай пей, а то опять горло заболит.
Но Петя пропустил ее слова мимо ушей. Он встал, уронив полотенце на пол, шагнул к Соне... И обнял ее так крепко, что она чуть не вскрикнула. Все-таки он был сильный и не умел свои силы рассчитывать.
– Петь, ты же... – начала было Соня.
Но он не дал ей договорить. И поцелуй его снова был приятен... Еще даже более приятен, чем утром, – оттого, что губы у него теперь были холодные и пахли не лекарственной мятой, а свежим ночным дождем и осенними листьями.
«Жевал он, что ли, эти листья?» – успела подумать Соня.
И сразу перестала думать – совершенно отдалась поцелуям. В этих поцелуях они были как будто бы не собою, не неловким, немного смешным Петей, не сердитой на его неловкость Соней, а какими-то совсем другими людьми, во всем друг к другу прилаженными, совершенно друг с другом совпадающими...
И то, что они оказались в кровати, было словно продолжением этих поцелуев – простым, единственно возможным продолжением.
Петя и весь был мокрый, не только губы. Мокрый, холодный, свежий – он взбудоражил Соню так сильно, что она забыла обо всем. Да и что у нее было такого, о чем стоило бы сейчас помнить, на что стоило бы променять минуты полного самозабвения?
И все-таки даже сквозь это свое самозабвение она понимала, чем он взбудоражил ее. Своей неловкостью, неумелостью, торопливостью, вот чем. Дрожь его мягких, с округлыми ладонями рук казалась не дрожью, а трепетом.
Правда, сам он был совсем не трепетный, а очень даже тяжелый: когда Петя оказался над нею, то так придавил ее, что Соня охнула. Ей пришлось упереться руками ему в грудь и подтолкнуть его снизу, только тогда он догадался, что надо приподняться, чтобы она могла хотя бы дышать.
Но потом их дыхания слились в общей своей прерывистости, и все эти мелочи перестали что-либо значить.
Неважно было и то, что Петя торопился, и то, что никак не мог развести Сонины ноги, его руки соскальзывали с ее коленей, или это не он, а сама она не могла их развести от волнения?.. И почему она так волновалась – потому, что его волнение передалось ей, или просто сама по себе?.. Но как хорошо все это было, как легко – и волнение, и неловкость, и сбивчивые его слова, среди которых она отчетливо могла разобрать только свое имя!
