Было в нем что-то детское, и это детское трогало. Во всяком случае, Соне не показалось обидным, что он сразу же выдал ей исчерпывающие указания по обслуживанию его болезни. Ну в самом деле, если у человека голова кружится, а за лекарством сходить некому!
– Какой у тебя подъезд? – спросила она. – И код.
– Подъезд первый. Квартира шестнадцать, по домофону набери, я открою.
Глава 10
Вид у Пети оказался бодрее, чем можно было ожидать.
Даже шерстяного платка на шее не было – Соня почему-то представляла, что он будет в платке и в вязаных домашних носках.
Впрочем, голос у него был такой же хриплый и жалобный, как по телефону.
– Как ты быстро! – сказал он, щурясь от света с лестничной площадки; в прихожей его квартиры было темно. – Я и в порядок себя привести не успел.
Ничего беспорядочного в его облике Соня не заметила. Одет он был не в пижаму, а в джинсы и теплую фланелевую рубашку. Правда, на ногах у него были белые махровые шлепанцы, выглядевшие странновато.
Наверное, Соня взглянула на них с удивлением, потому что Петя сказал:
– Отельские. Мы отовсюду такие привозим. Эти из Барселоны, кажется. Очень удобно – всем гостям хватает.
Он открыл тумбочку для обуви, выудил оттуда точно такие же шлепанцы, запечатанные в прозрачный пакет, и протянул Соне. Только после этого он догадался закрыть входную дверь. В прихожей сразу стало темно. Соня вспомнила, что видела на стене при входе бра, и на ощупь включила свет.
– Ого! – сказал Петя.
– Что? – не поняла она.
– Хорошо ориентируешься. Ну, проходи в кухню, будем чай с малиной пить.
Что Соня могла не купить малиновое варенье, он, кажется, и мысли не допускал. Ну да ведь она в самом деле его купила.
Кухня была просторная, но казалась небольшой из-за стоящей в ней мебели. Соня не сказала бы, что до сих пор ей встречалось в кухнях что-то вызывающе современное – скорее, ей в основном приходилось видеть что-нибудь устаревшее или просто старое.
Таких вещей, как здесь, она не видела никогда.
Мебель была не старая, а старинная. Разница между этими двумя понятиями, та разница, о которой Соня никогда не задумывалась, стала для нее очевидной при взгляде на все эти, в общем-то, обычные и имеющие вполне обыденное назначение предметы.
Всю стену занимал огромный буфет из черного дерева. Соня думала, такие бывают только в сказках Андерсена и в них живут тролли. Это был не буфет, а целый дом – с массивными дверями-воротами внизу, с башенкой, застекленной разноцветными витражами, наверху, с просторной балюстрадой, тянущейся вдоль всего сооружения посередине. В замки нижних дверей были вставлены витые ключи, а скважины для них были обрамлены узорчатыми медными накладками. Узорчатым был и весь буфет – его сплошь покрывала причудливая резьба.
Петя открыл верхнюю застекленную дверцу и достал две чашки. На одной из них было изображено что-то вроде нефтяной вышки, наверное, она была из Петиной фирмы.
– Садись, – напомнил он оторопевшей Соне. – Сейчас чайник согреется.
Чайник здесь тоже был необычный – не электрический, а массивный, из темного металла, такой, который ставится на плиту. И стол, к которому Соня машинально присела, тоже был массивный. Его поверхность состояла из плотно сбитых широких досок, которые были темными, казалось, не от краски, а от времени. Или, может, само дерево, из которого был сделан этот стол – наверняка лет сто назад, не меньше, – было такого благородного цвета.
Единственным предметом, который напоминал в этой кухне о том, что на дворе не восемнадцатый век, была посудомоечная машина. Да и она едва виднелась за большим деревянным сундуком с коваными петлями. Что могло храниться в подобном сундуке, оставалось только догадываться. Вернее, Соня и догадываться об этом не могла: жизнь, частью которой являлся такой сундук, была для нее совершенной загадкой.
Из необъятного буфета Петя достал две сахарницы. Обе они были сделаны из нечищеного, потемневшего серебра, обе были похожи на пузатые сундучки. Только когда Петя поднял крышки этих сундучков, Соня поняла, почему сахарниц именно две: в одну был насыпан сахар-песок, в другой лежал колотый рафинад. К песку прилагалась серебряная ложечка с витой тоненькой ручкой, к рафинаду – маленькие серебряные же щипчики.
– Только к чаю, кажется, ничего сладкого нет, – сказал Петя, выдвигая один за другим ящики буфета.
– Да, а варенье! – опомнилась Соня. – И булочки я купила. Ты с маком любишь?
– Конечно! – обрадовался он. – И с повидлом тоже. Я вообще выпечку люблю.
– А почему ты сказал, что я хорошо ориентируюсь? – спросила Соня, когда они наконец уселись за стол.
– Это же очевидно. – От горячего чая с малиной голос у Пети стал не таким хриплым, и сам он заметно повеселел. – Я, например, никогда не обратил бы внимания, где находится выключатель в незнакомом помещении. А ты сразу заметила, притом практически спиной. И вообще, знаешь... – Он замялся.
– Что? – переспросила Соня.
– Ты очень необычная в этом смысле, – словно решившись, выпалил Петя.
– В каком – в этом? – не поняла она.
– В таком, знаешь ли, сочетании внешности и возможностей. Не понятно?
– Непонятно, – кивнула Соня.
– Внешне ты являешь собою необъяснимую красоту. Утонченную и такую, я бы сказал, даже холодную. Пепел и алмаз. Смотрела такой фильм?
– Нет, – покачала головой Соня.
– Ну, неважно. Он к тебе не имеет отношения. Просто твоей внешности соответствует такое сочетание слов: пепел и алмаз. Волосы пепельные, и вообще... Какая-то отстраненность, что ли. Даже не знаешь, как это назвать! Но потом вдруг оказывается, что и называть не надо – все равно это обман.
– Что – обман? – не поняла Соня. – Пепел и алмаз?
Никогда еще Петя не изъяснялся так образно! Может, оттого его выражения казались непонятными и даже неуклюжими.
– Твоя внешность оказывается обманом. Ты вдруг начинаешь вести себя так резко, так решительно, так здраво, что эта иллюзия утонченности и отстраненности абсолютно развеивается. Ты вполне от мира сего.
– Ты вспомнил, как я тогда с качком разговаривала? – догадалась Соня. – Но я же специально так! Они же по-другому не понимают.
Ей не то чтобы хотелось оправдаться перед Петей, просто воспоминание о нахальстве, с которым она повела себя во время их знакомства, у нее самой вызывало неловкость.
– Да нет. Тогда ты сыграла роль, это я отлично понимаю. Но вообще... – задумчиво проговорил Петя. А что «вообще», не пояснил. – Пойду горло прополощу, – вдруг вспомнил он. Лицо его сразу приняло озабоченное выражение. Видно было, что отвлеченные мысли мгновенно выветрились у него из головы. – Ты пей пока чай.
