— Добро пожаловать в больницу «Святая Катерина», сестра Притчард, — сказала она, ненадолго подняв глаза, чтобы пожать Грейс руку. — Ваше дело — не мешаться под ногами моих медсестер, чтобы они могли заниматься делом. Я не запрашивала неподготовленный персонал, — продолжила она, — но, к сожалению, я должна вас принять, нравится мне это или нет. Вы, девушки-аристократки, удивительно мешаете. И я хочу, чтобы вы запомнили одно: никаких фамильярностей с больными. Вопросы есть?
Ее презрительная снисходительность была обидной.
— Я только что вернулась из Франции, — сказала Грейс. — Надеюсь, мне будет позволено нечто большее, чем только мыть судна.
— Ах, да, Франция, — сказала матрона, опуская глаза на то, что, несомненно, было личным делом Грейс. — Вы были ранены?
Грейс кивнула.
— Меня отправили домой с сотрясением мозга.
— А! — Стальные глаза смотрели на нее оценивающе. — Мы дадим вам несколько дней и посмотрим, как у вас пойдет, хорошо? — И она снова начала что-то писать.
Когда разговор был таким образом закончен, Грейс отнесла свой чемоданчик по черной лестнице на продуваемую мансарду, в которой стояло десять коек армейского типа, застланных армейскими одеялами защитного цвета. Выглядела она непривлекательно, но это не имело значения. Сейчас практически все не имело значения. Единственно важным было — все время что-то делать. Грейс положила чемоданчик на свободную койку у окна, поправила косынку и спустилась вниз.
На третий день ей вручили пугающую каталку, которую надо было возить по палатам, собирая судна для мытья. Она оказалась именно такой тяжелой и непослушной, как и говорила Дафна, и у Грейс вскоре уже были сбиты все лодыжки в попытках совладать с нею.
Палаты в «Святой Катерине» получили имена по названиям христианских добродетелей. Грейс уже побывала на задворках — в «Терпении» и «Милосердии» и двигалась мимо «Стойкости», направляясь обратно в моечную, когда услышала громкий смех. Этот звук был таким необычным в этом царстве похоронной тишины, что, не удержавшись, она приостановила каталку и заглянула внутрь.
Она сразу заметила, что все пациенты палаты, хотя и потрепанные, и перебинтованные, были молодыми. Их лица — полны жизни и остро напомнили ей Брюса. На какое-то замечание с дальней койки все снова расхохотались.
Грейс стояла, улыбаясь неуслышанной шутке, как вдруг ее заметил один из мужчин. Он был строен и элегантен и одет в фиолетовую шелковую пижаму с монограммой. Лицо его было бледным и несомненно аристократическим, а темные волосы безукоризненно приглажены. Томно откинувшись на подушки, он больше напоминал поэта, а не солдата. При виде Грейс в его темных глазах вспыхнул интерес.
— Слушайте, — донесся до Грейс его мягкий музыкальный голос, — там за дверью — совершенно потрясающая девушка.
— У тебя опять галлюцинации, — донесся ответ с соседней койки. — Здесь совершенно нет потрясающих девушек — только усохшие старые драконихи и чертовски мощные амазонки.
Темные глаза улыбнулись Грейс.
— По-моему, у меня не галлюцинация — вы ведь не видение, правда, радость моя? Войдите и докажите, что не собираетесь исчезнуть.
Предвидя катастрофу, если ее застанут «фамильярничающей с больными», Грейс попыталась снова привести в движение свою каталку, чтобы с достоинством удалиться по коридору. Но каталка не пожелала содействовать ей. Грейс толкнула изо всех сил, каталку резко повело в сторону, и она врезалась в боковину двери. Самая высокая пирамида суден зашаталась и рухнула на пол. Звук падения резко разнесся по вымощенному плиткой коридору, и на него из комнаты напротив выбежала медсестра.
— Боже мой, что это? — прогудела она, гневно взирая на Грейс, которая на четвереньках собирала результаты крушения.
— Извините, сестра, — сказала Грейс, — но каталка не желает ездить по прямой. У нее свои причуды.
— Тогда могу вам посоветовать дать ей сразу понять, кто из вас главный, — холодно ответила та. Это была просто какая-то глыба, а не женщина — с черными усами и тремя подбородками. — Я не допущу, чтобы отдыху моих больных мешала неуместная возня. Уберите эту штуку и возвращайтесь с дезинфектантом, чтобы вымыть пол.
— Да, сестра, — сказала Грейс. — Только я не виновата, что у этой штуки квадратные колеса!
Из палаты послышался смех.
— Ваше дело — получать распоряжения, а не пререкаться, молодая особа, — сказала сестра. — Ну-ка, двигайтесь!
4
Грейс мирилась с бесконечным мытьем и оттиранием, и руки ее стали такими же красными и стертыми, как у Дафны. Но однажды утром она решила, что с нее достаточно. Она вошла в кабинет старшей сестры без доклада и приглашения. Явно недовольная, та оторвалась от своей писанины.
— Извините, но я пришла в «Святую Катерину» не в качестве последней судомойки, — сказала Грейс. — Я — добровольная медсестра.
Старшая сестра прищурилась.
— И что именно вы желаете делать? Может, заменить меня?
Грейс смотрела на нее с вызовом.
— У меня ведь, правда, есть опыт. В палате я могут делать почти все.
— Палатные сестры у нас работают по полной двенадцатичасовой смене, — ответила старшая сестра. — Насколько я поняла, вы только что сами были выздоравливающей.
— Я могу отрабатывать смену, — сказала Грейс. — Назначьте меня в палату.
— Хорошо, — согласилась хозяйка кабинета, — я посмотрю, в какой палате может пригодиться доброволец.
На следующий день Грейс снова вызвали к старшей сестре и сообщили, что ее переводят в «Стойкость».
— Ты там долго не продержишься, — предупредили ее другие добровольцы. — Старшая сестра «Стойкости» таких, как ты, живьем глотает. Она даже Томпсон довела до слез.
Сестра Томпсон была крупная пожилая женщина с лицом и фигурой боксера. Трудно было представить себе, что она вообще могла плакать.
— И это — палата с летчиками, — с видом знатока заявила одна из постоянных медсестер. — Они хватают за зад. Такие нахальные!
Несмотря на гадкую репутацию палаты, Грейс отправилась на дежурство в «Стойкость», впервые за много дней предвкушая в то утро что-то хорошее.
Лицо элегантного темноволосого молодого человека просияло, когда он узнал ее.
— Это моя малышка с каталкой! Мои молитвы услышаны! Наконец-то нам дан ангел милосердия с соответствующей этому званию внешностью. Знаете, я все думал: мы с вами раньше не встречались?
— Не думаю, лейтенант, — ответила Грейс. На этот раз на нем был шелковый смокинг сливового цвета поверх пижамы. Молодые люди в шелковых смокингах не бывали в обществе, в котором вращалась она, и она была уверена, что этого не забыла бы!
— А вы не выступали на сцене? — сказал он, все еще критически разглядывая ее. — Я уверен, что видел вас в «Хэлло, моя красотка». Вы были девушкой на качелях в таком дивном синем платье и пели: «Жди меня в восемь!»
