– Не стоит обращать внимания, – уговаривал ее Медведев, пока они шли по коридору, и потом, уже в его кабинете. – Это же естественно, ребенок маленький, вдруг оказался вне дома. Конечно, она хватается за того, кто о ней заботится, но это совершенно ни о чем не говорит! У взрослых людей тоже бывает подобное. Стокгольмский синдром, слышали о таком? Приедете домой, девочка успокоится, и все будет в порядке.
– Я должна поговорить с этой женщиной, – вдруг сказала Лера.
– Вы уверены, что вам это необходимо? – Медведев внимательно посмотрел на нее.
– Да, я должна с ней поговорить, – повторила Лера.
Наверное, его обмануло Лерино спокойствие. Ведь он не знал о черной пустоте у нее внутри, в которую постепенно проваливались все чувства – и волнение тоже…
– Что ж, – сказал он, – я не против. Тем более, это следствию может помочь.
Лера не замечала череду одинаковых комнат, мимо которых вел ее Медведев. Она и ту комнату, в которую они вошли наконец, совсем не разглядела – только женщину, сидящую на стуле. Ее она видела так ясно, как ничего и никого не видела за все эти дни – словно в последней вспышке сознания.
– А, мамаша! – сказала Роза. – Надо же, поинтересовалась дочкой!
– Прекратите, Юсупова, – сказал Медведев. – Вам стыдно должно быть, хотя бы перед матерью, а вы еще претензии к ней предъявляете!
– Извините, – повернулась Лера к Медведеву. – Извините, как вас зовут – Вадим Николаевич? Вадим Николаевич, мы можем поговорить с ней… вдвоем?
– Можете, можете, – кивнул Медведев. – Но я о вас же забочусь. Дамочка эта… Откуда в людях столько злости?
С этими словами он вышел из комнаты.
– Побеспокоилась наконец о дочке? – повторила Роза, когда дверь за ним закрылась. – Мне еще стыдно должно быть перед ней!
Лера смотрела на нее в упор, точно стараясь запомнить черты ее лица, ее голос и взгляд. Глаза у Розы горели, впалые щеки раскраснелись, она то и дело поправляла прядь рыжеватых волнистых волос, выбивающуюся из узла на затылке.
– Зачем тебе это было нужно? – спросила Лера, не отрывая глаз от Розы.
Услышав Лерин голос, та вдруг не то чтобы успокоилась, но стала говорить чуть тише, без прежнего надрыва, и даже присмотрелась к Лере.
– Зачем, зачем! – сказала она, сцепив руки и перебирая худыми пальцами. – Сначала низачем. Аслан сказал за ней присмотреть, пока он деньги получит, я и взялась. Он же мне вроде как муж был, хоть и не расписаны. А потом… Она такая у тебя – я таких не видела детей! Нежненькая вся такая, беленькая, как цветок… Сначала все плакала, к бабушке просилась, а через два дня привыкла ко мне – стишки мне рассказывает, песенки поет, такая умница… – Роза всхлипнула, приложила ладонь ко рту. – Господи, мне бы такую дочку! А тебе она зачем? – вдруг воскликнула она. – Зачем тебе вообще ребенок, ты мне скажи? Я же следила, мы с Асланом следили, чтобы ее взять… Ты домой приходишь поздно, не видишь ее, знать ее не знаешь! Тебе деньги нужны, или что там – карьера, мужчины, кабаки? Зачем она тебе?
Роза смотрела на Леру почти умоляюще, губы у нее дрожали.
– Что ты говоришь? – с трудом проговорила Лера. – Как это она мне не нужна?
– Да так! Ты себе, если потом захочешь, другую родишь. Хоть от этого своего, который деньги тебе дал… А мне не родить, у меня матка вырезанная. Первый муж в семнадцать лет ногой ударил, потом опухоль, пришлось удалять… Отдай ее мне, а? – лихорадочно произнесла Роза. – Я медсестра, я бы хорошо за ней ухаживала…
– Перестань! Неужели ты в самом деле думаешь, что я без нее обойдусь? – Лера смотрела на нее расширенными, остановившимися глазами.
– А то нет! Да одно только, что ты с мужчиной спишь, который Аслана надоумил… Разве настоящая мать променяет ребенка на мужчину?
– Что ты говоришь? – с ужасом спросила Лера. – Какой еще мужчина?
– Да этот же твой, богатый, к которому ты за деньгами должна была приехать! Он так и сказал Аслану: опасности никакой нету, она ко мне сразу приедет, я ей денег дам – и все! Вы свое получите за работу… Мы так и думали. А потом он звонит: нет, не едет, просите больше. А Аслан мне говорит: а на кой нам вообще долю какую-то получать? Она нам деньги все привезет, а там видно будет. Ну, я и испугалась: вдруг он что-нибудь сделает с ребенком, чтоб следы скрыть? Он на все способный, ему человека убить – что чихнуть, тем более у них война, он русских вообще ненавидит, хоть детей, хоть кого… Я хотела к матери с ней уехать, в деревню, никто бы не нашел, да не успела…
Ясно, как в замедленном кино, Лера вспомнила, как Стас достал из шкафа пачки долларов и сказал: «Сто, можешь не пересчитывать». Приготовил, значит… Потому и не сопротивлялся, когда она чуть не в лицо ему плевала, потому и не пытался удержать…
– Твой откупится, – убежденно сказала Роза, словно угадав ее мысли. – Аслан в Чечню собирался уйти, не вернется в Москву. На него теперь все валить можно как на мертвого.
– Я не знаю, что для тебя сделать… – медленно, как во сне, сказала Лера.
– Да что ты для меня сделаешь – мне все равно, – тусклым голосом ответила Роза. – Зачем мне такая жизнь? Мне что воля, что тюрьма…
– Валерия Викторовна! – Медведев заглянул в комнату. – Пора заканчивать. И родственник ваш за вами пришел…
– Она сразу успокоилась дома, – сказал Митя, когда они вышли за ворота МУРа и пошли по Петровке в сторону бульвара. – Не надо обращать на это внимание. Ты представь только, что она пережила…
– Я понимаю, – машинально кивнула головой Лера. – Не обращаю.
Она действительно ни на что не могла обращать внимание. Кажется, это началось с той самой минуты, когда она поднялась в спальню Стаса Потемкина.
И теперь она даже не различала цвета: ей казалось, мир прокручивается перед нею, как черно-белое кино. Они шли с Митей по Петровскому бульвару, потом по Неглинке. Здесь прошло их детство, ни одно место на земле Лера не любила так, как это. А теперь ей было все равно, она смотрела на знакомые аллеи и скамейки с полным безразличием. Ей хотелось только, чтобы все это кончилось поскорее, и не было бы ни скамеек этих, ни весенней зелени, которую она все равно не видит, – ничего.
Дома Митя снял с нее плащ, провел в комнату. Лера села на кровать, посмотрела ему в лицо. Его лица она тоже почти не различала, и голос его доносился до нее словно издалека.
Зато она услышала, как Аленка хнычет в маминой комнате:
– Когда Роза придет, бабушка-а? Хочу к Ро-озе!..
Она зажала уши, чтобы этого не слышать. И не могла даже ужаснуться тому, что не хочет слышать голос собственного ребенка.
– Ложись, Лера, – попросил Митя. – Ложись и усни, заставь себя уснуть, а? Все ведь правда кончилось, ты понимаешь?
Надежда Сергеевна заглянула в комнату.
– Митенька, – прошептала она, – может быть, ты отвезешь пока Аленку к тете Кире? Это недалеко, на Пятницкой. Пусть Лерочка отдохнет…
