– Лерочка! – радостно сказала Надежда Сергеевна, вернувшись часа через полтора от соседей. – Ты представить себе не можешь: Елена Васильевна сказала, чтобы ты сама к ней пришла, она хочет тебя послушать! И, может быть, сама и будет с тобой заниматься… Она такая чудесная женщина, Лерочка, – умная, образованная, а такая простая, приветливая. Завтра же и пойди, она пригласила к десяти утра.
Так Лера впервые оказалась дома у Гладышевых, и с того дня переменилась ее жизнь.
Дверь Лере открыла Катя – крупная, широкоплечая женщина лет сорока, постоянно жившая у Гладышевых. Ее-то Лера видела часто и часто стояла с ней в одной очереди в гастрономе.
– В библиотеке подожди, – сказала Катя без лишней приветливости. – Сейчас выйдет.
И скрылась где-то в глубине огромной полутемной квартиры.
Лера прошла по длинному коридору туда, куда указала ей Катя, и попала в библиотеку. И – остановилась посреди комнаты, не в силах даже пошевелиться.
Она никогда не видела, чтобы в обыкновенном доме, в обыкновенной квартире было столько книг! Они занимали все стены просторной комнаты, высились на стеллажах от пола до потолка, их старинные золотые корешки поблескивали за стеклами. Казалось, что они живые и просто замолчали с приходом Леры – ненадолго, чтобы потом опять заговорить своими особыми, величественными голосами.
Только небольшая часть стены не была занята книгами. И там, в неярком свете, падающем из окна, Лера увидела картину.
Это была старинная картина, такие она прежде видела только в Пушкинском музее, куда их класс водили на экскурсию. На картине была изображена широкая мраморная терраса над спокойной водой; за водой, на другом берегу – горы, высокие и причудливые, и замок в горах, и маленькая деревня… На террасе сидели и стояли люди – Лере сразу бросилась в глаза фигура молодой женщины в черном, с молитвенно сложенными руками, и мужчина с мечом. И над всем этим странным, необыкновенным пейзажем, над всеми этими людьми плыли невысокие облака и отражались в спокойной воде.
Лера не понимала, почему так потрясла ее эта картина, но она глаз не могла отвести от нее. Ей казалось, весь мир вместился в это удивительно заполненное пространство.
– Вам нравится? – услышала она женский голос и вздрогнула от неожиданности: ей уже трудно было представить, что кто-то еще существует в этом мире книг и единственной картины.
Елена Васильевна смотрела на Леру, остановившись в дверях библиотеки. Дома она передвигалась сама – на другой коляске, изящной и блестящей, колеса которой крутила руками.
– Д-да, – с трудом произнесла Лера, поворачиваясь на голос вошедшей.
Она совсем растерялась, оказавшись в этом необыкновенном доме, и ей даже захотелось убежать. К тому же, никто еще не называл ее на «вы».
Лера совсем забыла, зачем сюда пришла, и о своем желании играть на пианино. Даже смешным казалось теперь это детское упрямое желание – по сравнению со всем тем подлинным и никогда не виданным, что вдруг ее здесь окружило.
– Она действительно необыкновенная, – подтвердила Елена Васильевна, точно услышала Лерины мысли. – Я вам потом про нее расскажу, хорошо, Лерочка? А теперь пойдемте, ведь вы хотите на фортепиано заниматься, правда?
Лера кивнула, хотя вовсе не была теперь уверена, что пришла сюда именно за этим. Но и уйти ей уже казалось невозможным.
В общем-то Елена Васильевна проверила ее так же, как на экзамене в музыкальной школе: попросила отвернуться, а потом повторить на пианино те ноты, которые проигрывала за Лериной спиной, попросила что-то пропеть…
Сначала Лера делала все это машинально и, наверное, не слишком удачно, но вскоре ей передалась спокойная доброжелательность Елены Васильевны, и она увлеклась, оживилась и стала держаться свободнее.
Елена Васильевна тут же заметила это и улыбнулась:
– Вот так бы и сразу, Лерочка. Почему вы робеете, ведь у вас все получается!
– Правда? – обрадовалась Лера. – А в школе сказали совсем другое…
– В школе свои требования, к сожалению, – заметила Елена Васильевна. – Они думают о себе, а не о вас. Но не будем их осуждать: на то есть причины. А мне кажется, что вам, во всяком случае, полезно будет позаниматься музыкой – тем более что вас это увлекает.
– И это правда, что вы сможете со мной позаниматься? – не веря своим ушам, спросила Лера.
Здесь, в этом доме, ей показалось невозможным то, о чем вчера сообщила мама.
– Почему же нет? – ответила Елена Васильевна. – Ведь мой день не так уж и заполнен. Митя целый день либо в школе, либо занимается. И поверьте, Лерочка, мне бывает одиноко… Правда, – заметила она, – я могла немного утратить свою преподавательскую квалификацию. Я ведь после Мити ни с кем не занималась, а это было так давно, лет десять назад.
– Ну что вы, Елена Васильевна! – горячо возразила Лера.
Она смотрела на эту женщину с нескрываемым восхищением, и та улыбалась ей в ответ. Елене Васильевне Гладышевой было на вид не больше сорока, и все в ее хрупком облике было необыкновенным. Глаза – не черные и не карие, а какие-то по-особенному темные, глубокие и выразительные – располагались на лице так причудливо, что их наружные уголки, опущенные вниз, были совсем скрыты густыми ресницами, и непонятно было – что таится там, под их сенью, какая загадка? И линия губ – странная, неуловимая, то и дело меняющая очертания; и прямой нос, и плавный абрис щек, – все это придавало ее лицу какую-то живую трепетность.
Лера глаз не могла отвести от ее лица, как только что – от старинной картины!..
– Если вы не возражаете, мы могли бы с вами заниматься два раза в неделю, – сказала Елена Васильевна.
– Хорошо, – выдохнула Лера.
– Все у вас действительно будет хорошо, Лерочка, не волнуйтесь, – добавила она мягко, но уверенно.
И Лера тут же успокоилась! Ей вообще-то и не присуща была робость, так неожиданно охватившая ее в этом доме. Может быть, поэтому она и успокоилась так легко, от одной фразы Елены Васильевны. А может быть, дело было в том, как та произнесла эту фразу.
– А какая это картина, Елена Васильевна? – напомнила Лера. – Там, в библиотеке?
– А! Это вообще-то копия, но очень удачная. Она была в свое время сделана для Музея изящных искусств – знаете, цветаевского, на Волхонке? Но по каким-то причинам не попала туда, скиталась по частным собраниям, пока ее не купил мой дед. Здесь она пережила и революцию, и все остальное. Кто автор копии, я не знаю, а подлинник хранится во Флоренции, его написал Джованни Беллини.
– А как называется подлинник? – спросила Лера, едва Елена Васильевна замолчала.
Леру уже перестало удивлять, что та говорит с нею серьезно, как со взрослой. Да она и почувствовала себя взрослой – именно такой, с какой разговаривала эта женщина.
– Это трудный вопрос, – улыбнулась Елена Васильевна. – Ее часто называют «Святой беседой», но Павел Муратов, например, считает это название ошибочным. Он полагает, что она должна называться «Души чистилища» – видите, ведь все происходит на берегу Леты.
