– Ну… да, – пробормотал Феликс.
Вот это ему уж точно было неинтересно. Вернее, в этом не было для него ничего нового. Что Нинка не только смешная, самоуверенная, ничего не понимающая в людях, но и добрая, это он понял в первые полчаса знакомства с ней. Даже, может, еще до знакомства он это не столько понял, сколько почувствовал: когда амбал, каждым своим движением изображавший крутизну, принес ее в квартиру Мерзляковых – по сути, в проходной двор, – голую и рыдающую, и стал по-хозяйски стягивать с нее свою мотоциклетную куртку, чтобы поскорее смыться.
То, что этот хренов байкер так гнусно обходится с толстенькой, некрасивой, беспомощно всхлипывающей и цепляющейся за него девчонкой, почему-то так разозлило тогда Феликса – видно, легло на собственное взведенное состояние, – что он спустил его с лестницы, выбросив вожделенную куртку ему вслед.
А обо всем, что произошло потом, ему до сих пор неловко было вспоминать. Брак этот… Проще было, конечно, оформить туристическую визу – те же три недели пришлось бы подождать, которые он, скитаясь по знакомым, провел в ожидании документов для поездки к своей так называемой жене. Ну, выиграл пару лишних месяцев житья в Париже. И все равно эти месяцы уже закончились, и он живет здесь нелегально. Впрочем, как едва ли не каждый второй русский живет во Франции.
В общем, ни малейшего смысла тот его поступок не имел. А Феликс ненавидел поступки, которые совершаются без смысла. Он вообще был уверен, что давно уже не способен подобные поступки совершать, и чувствовал досаду оттого, что таким вот идиотским способом предложил Нинке, очень уж тогда растерянной и несчастной, деньги, без которых она не могла уехать во Францию…
Ладно, можно считать, это его благодарность ей за то, что она натолкнула и его самого на мысль бежать именно во Францию. Он тогда находился в таком страшном, таком подавленном состоянии духа, что мыслить самостоятельно просто не мог.
– Феликс… – В голосе Марии послышались тактичные нотки. – Скажите, вы серьезно поссорились с Ниной?
– Я с Нинкой поссорился? – удивился он. – С чего вы взяли?
– Но вы больше не живете вместе… И не праздновали с ней Рождество. И даже не знаете, какие события происходят в ее жизни.
Феликс расхохотался. Впрочем, ему тут же стало стыдно за этот дурацкий хохот.
– Извините, Мария, – сказал он. – С Нинкой я не ссорился. Но мы с ней просто приятели, а не любовники.
Что они все-таки не просто приятели, а официальные супруги, Феликс уточнять не стал. Не обязательно всем на свете знать обо всех глупостях, которые он счел необходимым совершить.
– Как это странно! – покачала головой Мария.
– Что мы не любовники? Ничего странного.
– Мир устроен слишком необъяснимо для меня. – Ее губы дрогнули, как у опечаленного ребенка. Сердце у Феликса сжалось. – Мне кажется, что между людьми образуются какие-то неслучайные отношения, а это оказывается совсем не так. И оказывается еще, что вообще все отношения между людьми выглядят не такими, какими являются по сути. Каждый раз, когда я это осознаю, а такое происходит в последнее время слишком часто, – каждый раз мне стыдно за свою непроницательность. Я не должна так много говорить о себе, и, поверьте, мне это совсем не свойственно, но раз уж я пьяна… – Она допила вино из своего бокала, быстро провела ладонью по лбу, словно пытаясь снять с него что-то. Потом ее рука упала на стол. – Да, раз уж я так сильно пьяна, то все-таки скажу, и тем более что мне так легко с вами… Я чувствую о себе вот что: моя неспособность понимать, распознавать людей – это, видимо, какой-то мой врожденный изъян. Что-то вроде брака в собачьей породе. Форма бесталанности.
– И в чем же вам так сильно не повезло, чтобы вы это про себя решили? В чем она проявилась, ваша бесталанность?
Феликс всматривался в ее взволнованное лицо. Он вдруг понял, чего ему хочется: поцеловать ее. Вряд ли это была страсть, слишком уж несовместима была эта женщина с самим понятием страсти, хотя она, эта прозрачная женщина, безусловно, ему нравилась.
Да, поцеловать ее хотелось точно, чем бы это ни объяснялось.
Он сжал губы – так сильно ему хотелось поцеловать Марию.
Она вдруг рассмеялась.
«Поняла, чего мне хочется? – мелькнуло у него в голове. – Быть такого не может!»
– Что? – спросил он резко, почти грубо.
– Феликс, вы первый русский человек после моего папы, который знает, что бесталанный – это означает неудачливый, а не означает бездарный. Первый!
Что у этой женщины в голове, какие реки там текут, куда – черт ногу сломит!
Феликс растерялся и от растерянности усмехнулся с какой-то самому себе противной злостью.
– Да? – усмехнулся он. – Приятно, когда тебя считают образованным. Особенно если это не имеет ничего общего с действительностью.
– Но почему?
Кажется, Мария опешила от его слов и от этой злой усмешки. Но она все-таки и в самом деле была пьяна, а потому не могла сосредоточиться. Ее сознание плыло так, что это было заметно уже даже физически. Она схватилась рукой за столешницу, чтобы не упасть со стула.
– Потому что я окончил обычное профтехучилище, и даже не в Москве, а в Перми. Теперь называется колледж, но с колледжем это не имеет ничего общего. Я автомеханик.
– Вы говорите так, будто объявляете себя убийцей… – пробормотала Мария. Феликс вздрогнул. – Но совсем не плохо быть механиком, по-моему… А где вы научились реставрировать мебель? – спросила она с пьяным любопытством, вскинув голову, которая уже падала ей на грудь. – Вы делаете это так красиво! Смотреть, как вы работаете, можно бесконечно.
– Всегда можно бесконечно смотреть, как работает другой человек.
– Но не всякий!
– Всякий. На огонь, на воду и на работу другого человека можно смотреть бесконечно. А мебель я реставрировать не учился. Почитал, как это делается, попробовал – получилось.
«Ну что я тут корчу из себя рыцаря Айвенго? – подумал он. – Пьяная, и отлично. Утром ничего не вспомнит. А хоть и вспомнит – до утра я здесь все равно не останусь».
Рука Марии соскользнула с края столешницы. От этого она покачнулась и снова чуть не свалилась на пол. Феликс подхватил ее под локоть. Поднял со стула, притянул к себе. Ее голова качалась, как цветок на легком стебле. Он взял ее за подбородок. Теперь он видел ее лицо прямо перед собою. Губы у нее были все так же бледны, а глаза все так же светлы. Сквозь нее был виден преломленный мир. Феликс наклонился и поцеловал ее наконец.
Это оказалось точно так, как он и предполагал. В ней не было ни капли страсти, к тому же пьяная… Нет, все-таки это было не точно так. Но как, он не понимал. У него было темно в глазах.
«Я давно без секса, – постарался подумать он. – Проститутки не в счет, и тоже ведь довольно давно… Надо было послушаться Хосе, пусть бы познакомил… с кем он там хотел…»
