Она достала из кармана пачку бумажных платков, одним из них вытерла Жан-Люку слезы, а в другой велела высморкаться.
– Нинка, – вдруг спросил Жан-Люк, – а я на него похож?
– На кого? – не поняла она.
– На Ибрагима. Ну, на этого…
– А!.. Да ни капли не похож, – заверила его Нинка. И объяснила: – Он урод, а ты красавец. От него девчонки шарахаются, а на тебя будут заглядываться.
Вообще-то сходство Жан-Люка с отцом все-таки ощущалось. И кожа у мальчишки смуглая, и черты лица не меленькие, как у Полин, а довольно крупные, и глаза темные, большие… Но при внешнем сходстве облик его, какой-то внутренний состав, проявленный внешне, ничем не напоминал отцовский. А в той части характера, где у великана находилась злость, у Жан-Люка помещалось озорное любопытство.
– Ни капли не похож, – повторила Нинка. – Ты умный и красивый.
Все-таки она не привыкла изъясняться так возвышенно. Ей стало неловко, и она отвела взгляд от блестящих глаз Жан-Люка.
Взгляд ее тут же уперся в лежащую на полу елку.
– Слушай, – сказала Нинка, – может, не будем все это убирать? Мне, честно говоря, лень.
– Мне тоже лень! – радостно согласился Жан-Люк.
– Пошли тогда в гости, – решила Нинка. – Веселья особого не намечается, ну так мы уже повеселились. А там зато, наверное, жратвы вкусной будет – хоть жо… Ну, в общем, хоть целую ночь ее ешь.
– Нинка, – сказал Жан-Люк, – я тебя люблю.
Он встал на цыпочки и, обхватив ее за шею, поцеловал в ухо.
Глава 7
– А ведь рождественская елка отличается от новогодней.
– Чем отличается? – спросила Нина.
Особого интереса в ее голосе, впрочем, не слышалось. Мария давно уже поняла, что Нина вообще не испытывает интереса к вещам тонким и сложным. К тому же было видно, что она хочет спать.
«Она простая, крепкая, жизнерадостная девочка с добрым сердцем. Это очень немало», – подумала Мария.
– Тем, например, что рождественскую елку непременно принято украшать ангелами. И сладостями, ведь это символ райской жизни. А вообще – обликом, Ниночка, – ответила Кира Алексеевна. – Знаете, Марина Ивановна называла это Gestalt – то, как человек явлен внешне. Вот и рождественская елка тоже имеет собственный облик, – улыбнулась она.
– Ага-а…
Нинина голова склонилась к вышитой подушке-думочке, лежащей в углу дивана.
Мария улыбнулась. Вряд ли Нина поняла, о какой Марине Ивановне речь. Когда-то Кира Алексеевна училась в одном лицее с сыном Цветаевой и бывала у нее в доме, поэтому привыкла называть ее по имени-отчеству. Да и странным ей показалось бы объяснять русской девочке, кто такая Цветаева.
– Ты совсем спишь, Нина, – сказала Мария. – Может быть, пойдешь к Жан-Люку?
Жан-Люк уснул часа три назад. Конечно, ему скучно было сидеть за столом и слушать русские рождественские истории. Нина отнесла его в спальню, но и сама продержалась после этого недолго. Она даже курник не смогла доесть, хотя этот пирог, который готовила еще мама Киры Алексеевны, понравился ей так же сильно, как Жан-Люку.
– Угу-у-м-м… – пробормотала Нина. – Пойду-у…
Она сползла с дивана и побрела в спальню.
– Чистая постель в шкафу, – сказала ей вслед Кира Алексеевна. – Постели себе на диване.
Мария, впрочем, подумала, что Нина вряд ли станет возиться с постелью, а возможно, ляжет, даже не раздеваясь.
«Интересно, почему она встречает Рождество не с бойфрендом, а с ребенком? – подумала Мария. – Может быть, они поссорились?»
Она подумала еще, что с таким молчаливым человеком, как друг Нины, не так уж просто рассориться… Но все эти размышления занимали ее не больше минуты.
– А ты не хочешь спать, Маша? – спросила Кира Алексеевна. – Можешь ложиться здесь – раздвинем еще один диван. Спальных мест ведь много, – улыбнулась старушка. – Когда-то у меня был открытый дом. Я всю жизнь была чрезвычайно общительна, и совсем по-русски общительна – оставляла припозднившихся гостей ночевать. А теперь вот все те гости умерли.
Кире Алексеевне было под девяносто, но она сохранила ясный ум и рассказывала о своей жизни так многообразно, и сопровождала свои истории такими живыми размышлениями, что Мария только успевала записывать их да восхищаться потихоньку.
– Даже не знаю… – Мария колебалась. – Конечно, неловко оставлять у вас Нину с ребенком. Но обременять вас еще и собою мне тоже неловко.
– Во-первых, все это вполне ловко. – Старушка легко взмахнула прозрачной рукой. – Во-вторых, ты нисколько меня не обременишь, если останешься до утра. Даже наоборот – поможешь мне завтра.
– Конечно, я помогу вам убрать со стола, – заверила Мария. – Но я могу сделать это прямо сейчас, а потом пойду домой, и вы спокойно выспитесь.
– Со стола убирать не надо, ко мне Наташа приходит и все делает, ты ведь знаешь, – возразила Кира Алексеевна. – Но я была бы рада, если бы ты помогла мне договориться с человеком, который завтра утром придет реставрировать комод. Тот ореховый, знаешь? Я хочу его продать, – объяснила она. – Но прежде надо привести этот раритет в вид божий.
Комод, о котором она говорила, стоял в кухне. Мария всегда любовалась его обветшалой красотой. Кира Алексеевна получила его два года назад в наследство после смерти своей соседки-шведки, с которой они дружили много лет.
– Но кто же станет работать после рождественской ночи? – спросила Мария. – Вы не перепутали дату, Кира Алексеевна?
– Что ты, Машенька, конечно, не перепутала. Но Рождество ведь сегодня ваше, французское, а наше только через две недели наступит, поэтому православные люди преспокойно работают.
Мария засмеялась. Кира Алексеевна когда-то прибыла в Париж в животе своей беременной мамы, прожила здесь всю жизнь, участвовала в Сопротивлении, получила эту маленькую квартирку на бульваре Батиньоль от мэрии Парижа за заслуги перед Францией, при этом никогда не забывала, что она русская, однако произносила «у вас, у французов» с поистине французской снисходительностью.
– А что за человек завтра придет? – поинтересовалась Мария. – Вы хорошо его знаете?
– Совсем не знаю. Наш консьерж его порекомендовал. Этот человек работает с его племянником в механической мастерской.
– А комод при чем к механической мастерской?
– Поль сказал, что этот человек умеет реставрировать мебель.
– Он русский?
– Ну да, – кивнула Кира Алексеевна. – Иначе не стал бы работать в католическое Рождество. Он придет рано, потому что потом ему надо в мастерскую.
– Конечно, я останусь у вас, – твердо сказала Мария.
А про себя подумала, что оставлять старушку наедине с каким-то сомнительным механиком, который якобы умеет реставрировать мебель, просто опасно.
