Да, невеселые какие-то мысли потянулись за воспоминаниями о новогодней елочке.
– Я не хочу в гости, – сказал Жан-Люк. – Они мне дома надоели.
В этом не было ничего удивительного. Когда бы Нинка ни заглянула к Полин, у той всегда толпились люди. Даже удивительно, когда она успевала писать свои картины или что там она творила – инсталляции?
Впрочем, Нинка не особенно этому удивлялась: ее вторая тетя, то есть тетя-бабка Нелли, средняя из трех сестер Луговских, тоже была художницей, и в каждый из немногочисленных Нинкиных визитов в ее мастерскую она наблюдала там целые табуны гостей; похоже, они вообще там не выводились.
– Ладно, пошли домой, – сказала Нинка.
По дороге они еще побродили по рождественской ярмарке, развернутой на площади. Нинка купила Жан-Люку шоколадного зайца, тот без лишних сантиментов разломил его пополам, и они его с удовольствием съели.
– Мы с тобой только и делаем, что жрем, ты заметил? – сказала Нинка. – Я вообще у вас тут разжирела.
– Ну и что? – удивился Жан-Люк.
– А то, что на корову стала похожа.
– Ты не похожа на корову. Ты очень красивая, Нинка, – сказал Жан-Люк.
В его голосе прозвучало при этом искреннее восхищение.
– Ты первый мужчина, от которого я это слышу! – засмеялась она.
И с удивлением поняла, что ее почему-то обрадовал этот смешной комплимент.
Глава 6
В квартире Полин было тихо. Пока Жан-Люк раздевался, сбрасывая куртку, шапку и шарф на пол в прихожей, Нинка заглянула в мастерскую, потом в спальню. Полин нигде не было. Это было странно: уже девять вечера, и куда бы она могла отправиться? Не в церковь же.
Стоило Нинке об этом подумать, как, словно ей в ответ, телефон завопил у нее в кармане.
– Нина, – раздался в трубке взволнованный голос Полин, – ты не могла бы забрать Жан-Люка с собой встречать Рождество?
– Куда? – машинально переспросила она.
– О, куда угодно!
– А что случилось?
Голос у Полин был такой, что Нинка почти испугалась. Впрочем, в ту же минуту она поняла, что тревожиться незачем.
– Я люблю, Нина! – воскликнула Полин.
– Да? – хмыкнула Нинка. – И где?
– У Клинта в мастерской. Это возле Пер-Лашез. Окна выходят прямо на кладбище.
– Романтический секс, – заметила Нинка.
– Да! Клинт – классный любовник. Нина, я не могу выпрыгнуть из его постели прямо сейчас. А то он меня сразу бросит, а у нас только недавно начались отношения.
«Вот дура! – сердито подумала Нинка, представив тощенькую, с невыразительным личиком Полин. – Сношения у него с тобой, а не отношения».
Но что тут можно было сказать? Полин сейчас пребывала, похоже, в том самом состоянии, в которое впадала и Нинка, стоило ей только влюбиться. Раньше впадала.
– Я Жан-Люка уже звала с собой Рождество встречать, – сказала она. – Он не хочет. – И объяснила: – Я же к старухе иду, там тоска будет смертная.
– Уговори его, умоляю! Он тебя послушается. Нина, я заплачу по праздничному тарифу!
– Интересно, что ты будешь делать, если мне не удастся его уговорить? – усмехнулась Нинка.
– Тебе удастся, я уверена! Он даже обрадуется, что будет встречать Рождество с тобой.
В том, что Нинка обрадуется возможности встречать Рождество с ее сыном, Полин, видимо, была уверена тоже.
– Ладно, возьму его с собой, – сказала Нинка. – То-то старушки повеселятся!
Все-таки она почувствовала некоторую растерянность от необходимости сообщить Жан-Люку, что Рождество он проведет не с мамой и даже не дома. И где, кстати, подарок для него от мамы?
В углу мастерской стояла искусственная елка. Она была украшена странноватыми игрушками, но никакого подарка под ней не наблюдалось. Вполне возможно, что Полин не успела или забыла его купить. А свой подарок, непедагогичный пистолет, стреляющий водой, Нинка уже успела подарить заранее, и Жан-Люк уже успел превратить свою комнату в болото, паля из него направо и налево.
Она решила, что самое правильное будет не разводить сопли.
– Вот что, – сказала Нинка, когда Жан-Люк вышел из своей детской в мастерскую, в которой Полин и работала, и принимала гостей, и обедала, в общем, жила полной жизнью. – Мы с тобой будем праздновать Рождество вместе.
– У-о-и-и!.. – издал радостный вопль мальчишки.
– Но при одном условии, – тут же уточнила Нинка.
– При каком? – насторожился он. – Я не лягу спать в десять часов!
– Ляжешь, когда захочешь. Но мы с тобой все-таки пойдем в гости.
Тут Жан-Люк наконец сообразил, что в квартире не хватает толпы и шума.
– А где мама? – спросил он.
– Мама за тобой прямо туда и придет.
Только сказав это, Нинка подумала, что любовь с видом на кладбище может ведь растянуться и на более долгий срок, чем рождественская ночь.
«Ладно, будет хлеб – будет и песня», – решила она.
Эту оптимистичную бессмыслицу она слышала от мамы. Та даже, кажется, рассказывала, что это было написано в какой-то советской книжке, да Нинка позабыла, в какой.
Неизвестно, что собирался ответить Жан-Люк, но тут в прихожей раздался звонок.
– Это мама! – завопил мальчишка.
– Мама придет позже, – осадила его Нинка.
Совершенно незачем ему настраиваться на то, что все равно не сбудется. Так он еще и Санта-Клауса собственной персоной потребует!
Выйдя в прихожую, она обнаружила, что дверь на лестничную площадку не только не заперта, но еще и распахнута настежь. Нинка вспомнила, что часто заставала дверь квартиры Фламель именно в таком виде. Наверное, Жан-Люк вслед за своей мамой был уверен, что так оно и должно быть, а потому не закрыл ее и на этот раз.
«Ну, я и сама же сколько раз ключи в Москве теряла», – подумала Нинка.
Почему-то воспоминание о собственной безалаберности показалось ей сейчас не слишком приятным. Но почему, сообразить она не успела.
По лестнице поднимался гигантский человек. От того, что кожа у него была очень смуглая, он казался еще больше – занимал просто весь лестничный проем, вот какой.
– Вы к кому? – спросила Нинка.
Не ответив, человек ступил на лестничную площадку перед квартирой. Он выглядел так зловеще, что Нинка чуть не захлопнула дверь прямо у него перед носом. Может, и надо было захлопнуть, но было уже поздно. Отодвинув Нинку в сторону – разве что не ногой, как кошку какую-нибудь, – человек вошел в прихожую. Ей ничего не оставалось, как войти тоже.
Не сняв куртку, он направился из тесной прихожей в глубь квартиры.
