Она махнула рукой и уткнулась носом в колени, на которые был натянут подол майки.
– Почему же не понимаю? – усмехнулся Феликс.
– Потому что этого ни один нормальный человек не поймет.
– А себя ты, конечно, считаешь не нормальной, а исключительной. И очень этим гордишься.
Нинка хотела было возразить, что ни капельки она не гордится… И вдруг поняла, что он сказал правду. Она не то чтобы гордилась, конечно, а… Ну да, гордилась! Всю жизнь гордилась тем, что способна на лихие поступки.
– Байкер твой не дурак, однако, – заметил Феликс. – Ловко использовал.
– Что использовал? – не поняла Нинка.
– Да дурость твою детсадовскую. Хотя, с другой стороны, кто бы не использовал? Домашняя девочка захотела в Достоевского поиграть, пачку денег швырнуть в камин. Ну так и пусть убедится, что деньги в камине имеют обыкновение сгорать. Убедилась?
– Да… – выдавила из себя Нинка.
– И много денег было?
– На билет до Парижа. И на полгода во Франции.
– А что ты собиралась делать во Франции?
– Жить. Учиться.
– Чему?
Это было немножко странно, что он вот так вот спросил – чему? Как будто во Франции обычно учатся какому-нибудь ремеслу: класть печи или тачать сапоги.
– Просто учиться. Язык изучать в Сорбонне, – ответила Нинка. – Меня уже зачислили. По гранту.
– Понятно. Слушай, а ты не хочешь взять во Францию меня?
Нинка так удивилась, что даже перестала судорожно натягивать майку на голые колени.
– Тебя?! – Правда, она тут же взяла себя в руки и насмешливо поинтересовалась: – А за каким членом ты мне там сдался?
– Не волнуйся, ты меня там не увидишь. Вывези только.
– Что значит вывези? В качестве чемодана?
– В качестве мужа.
Он смотрел теперь не в окно, а прямо на Нинку. Лицо его совершенно изменилось. Теперь уже невозможно было сказать, что оно некрасивое. Правда, и красивым его назвать было нельзя. Оно просто вышло за пределы таких категорий – эти понятия перестали к нему относиться. Глаза у него сделались какие-то… Как у индейца, вот какие. Жгучие и жесткие. Они темно поблескивали, их взгляд пронизывал до печенок.
Сходство с индейцем на тропе войны усиливалось от того, что Феликс был до пояса голый и узкие тяжелые мускулы играли на его плечах.
Нинка даже головой тряхнула, чтобы избавиться от его взгляда.
– Ты что?.. – пробормотала она почти испуганно. – Как это – мужа?..
– Просто. – Увернуться от его взгляда ей не удалось. – Сходим сейчас в загс, распишемся и поедем во Францию вместе. Дорога за мой счет. Плюс с меня столько, сколько ты отдала своему байкеру. Ну?
Нинка все-таки сумела взять себя в руки. Что это она, в самом деле, смотрит на него как кролик на удава? Он ей никто, через пятнадцать минут, в крайности через полчаса, она сядет в такси и больше никогда его не увидит.
– В загс, значит, прямо сейчас… – старательно изображая задумчивость, проговорила она.
Он молчал.
– Прямо отсюда, значит, – добавила Нинка и выразительно посмотрела на свои голые круглые коленки, торчащие из-под вытянутой майки, потом на его плечи, тоже голые.
Он по-прежнему не произнес ни слова. Нинка почувствовала, что закипает от злости. Она спустила ноги на пол так резко, что ступни шлепнули о линолеум, и воскликнула:
– Ну так поехали! Чего уставился, как Чингачгук?
Феликс встал и молча вышел из кухни. Что это означает, было непонятно.
Вернулся он через пять минут. На нем уже был надет черный свитер. В руках он держал бесформенные джинсы, еще один свитер, тоже довольно бесформенный, и прозрачный нераспечатанный пакетик, в который, судя по идиотскому рисуночку, были упакованы трусы.
– Надевай, – коротко бросил он.
– Босиком поеду? – уточнила Нинка.
Похоже было, что они соревнуются, кто кого больше ошеломит.
– Кроссовки в коридоре выберешь.
– Что значит выберешь? – Все-таки он был в деле ошеломления бо?льшим виртуозом, чем Нинка! – Здесь что, коммуна? А зубные щетки тоже общие?
– Если хочешь, можешь взять любую.
– Спасибо! Обойдусь.
– Пойдем.
Феликс вышел из кухни. Нинка направилась за ним. Как крыса за флейтистом из Гаммельна. Идиотизм какой-то!
Глава 2
Утро было сырым и темным, как глубокой осенью. И только по густой зелени деревьев было понятно, что сейчас все-таки лето. Заканчивался август.
Влажный, пронизанный изморосью воздух охладил Нинкины щеки. И, главное, голову. Дикость аферы, в которую она чуть не ввязалась, сразу представилась ей во всей своей красе. Она осторожно скосила глаза на Феликса, который вышел из подъезда вместе с нею.
«Может, он бандит? – подумала Нинка. – Квартирный аферист. Или просто домушник».
Ничего авантюрного в его внешности и особенно во взгляде, правда, не было, но мало ли!.. Мало ли воров работают на доверии. Впрочем, и в доверие к ней он втираться ведь не пробовал, сразу предложил черт знает что, и она сразу же согласилась. То есть не согласилась, а просто захотела ему досадить. И как теперь от него избавиться? Может, убежать?
Словно для того чтобы исключить такую возможность, Нинкины ступни заелозили в кроссовках, которые были ей чудовищно велики. Ясно было, что в такой обуви ни от кого ей убежать не удастся. Уж точно, что не от этого типа, не зря же она назвала его Чингачгуком. Походка у него была по-индейски пружинистая, и понятно было, что бегает он получше, чем Нинка.
– А паспорта же у меня нету! – воскликнула она.
Она страшно обрадовалась, что так вовремя вспомнила об этом. На нет и суда нет!
– Совсем? – поинтересовался Феликс.
Что ей стоило ответить «да»? Ее же вчера в чем мать родила принесли, естественно, что паспорт исчез вместе со всей одеждой. Но прежде чем Нинка сообразила, как разумен был бы такой ответ, у нее уже вырвалось гораздо менее разумное:
– Вообще-то есть. Но он дома.
– Мы за ним заедем.
Феликс подошел к машине, стоящей возле мусорных баков. Хоть Нинке было совсем не до машин, но она сразу же, как только вышла из подъезда, обратила внимание на это сооружение. Оно представляло собою диковатый гибрид старой «Волги» с чем-то совсем уж довоенным; что-то похожее Нинка видела в древних фильмах, которые любили смотреть родители. Когда-то любили.
– На этом? – спросила Нинка. – Оно что, ездит?
Не ответив, Феликс открыл перед ней дверцу, потом обошел машину и сел за руль. Похоже, хорошие манеры сочетались у него с полным безразличием к тем, кому он их демонстрировал. Хотя он вообще не был похож на человека, который стремится что-то кому-то демонстрировать… Вряд ли он даже запоминал внешность тех людей, с которыми был вот так вот машинально вежлив.
