– Нет еще. Я еще не успел.
Он не пошел туда потому, что пошел к нему. К этому человеку. Даже в мыслях Иван терялся, не зная, как его называть.
Они направились к Стене Плача. Иван всегда легко ориентировался в незнакомых городах, вообще в любой неизвестной ему местности, но здесь, в Иерусалиме, не мог понять ничего. Куда они идут, по каким улицам, были уже здесь или нет? Ему казалось, что он находится внутри клубка проволоки, по которой пропущен ток.
На очередной улице – сразу же, как только вывернули на нее из-за угла, – он вообще почувствовал, что ему становится невыносимо плохо. Голова у него помутилась, изнутри его залил жар. Это было так физически ощутимо, что Иван остановился и прислонился к стене дома. Как и все иерусалимские дома, этот был построен из палевого камня.
Он стоял, чувствуя спиной этот шершавый старый камень, и ему казалось, что он умирает.
– Тебе плохо? – услышал он как сквозь вату.
Иван смог только кивнуть.
– Тогда пойдем. Мы зря сюда пошли. Я же говорил, у тебя сильное воображение.
Он почувствовал, что его берут за руку и ведут прочь. Как ни странно, от этого ему стало легче. От движения, может?
– При чем здесь мое воображение? – проговорил Иван, когда жар у него внутри прошел и он сумел отдышаться.
– Там была Геенна Огненная.
– Как? – не понял он. – Где – там?
– На том месте, через которое мы сейчас хотели пройти, когда-то сжигали мусор. И оно называлось Геенна Огненная.
– Просто сжигали мусор? – не поверил Иван. – Я думал, Геенна Огненная – это совсем другое.
– Конечно, другое. Но чтобы всем было понятно, что такое преисподняя, надо же было с чем-то ее сравнить. И сравнили с тем местом – его ведь все знали. А слово, как известно, не воробей. Я думаю, оно пронзило то место, где всего-навсего сжигали мусор, и поэтому там теперь чувствуется отголосок преисподней. Такая, мне кажется, логика. Вполне в духе этой земли. – Он улыбнулся, коротко коснулся ладонью Иванова плеча. – Мне тоже стало плохо, когда я впервые попал в то место. Зато в долине Иосафата я чувствую себя легко.
– Почему легко? – спросил Иван. – И где долина Иосафата?
– Ты ее видел. Экскурсионные автобусы рядом останавливаются. Легко я там себя, видимо, чувствую потому, что привык воевать. А там как раз и будет Армагеддон.
Иван посмотрел на него с опаской. Он не производил впечатления истово верующего человека. Но о том, что неподалеку от стоянки экскурсионных автобусов произойдет последняя перед концом света битва сил добра и зла, этот человек сказал так, как если бы сообщил о месте проведения завтрашнего футбольного матча.
Наверное, он заметил Иванову оторопь. Усмехнулся и сказал:
– В этой стране, знаешь ли, тот, кто верит в чудеса, может считаться реалистом.
Стена Плача виднелась вдалеке. На просторной площади перед нею людей было не много. Надевая кипу перед тем как подойти к Стене, Иван не чувствовал ничего отличного от того, что чувствовал он у собора Святого Петра в Риме или у Нотр-Дам в Париже. Эти камни, выветренные временем, были, конечно, менее красивы, чем прекрасные европейские соборы. Но понятно было, что они никак не менее значительны, и ему было интересно на них посмотреть.
Уже у самой Стены он вспомнил, что не написал записку, в которой следовало изложить свои просьбы. Но не очень об этом пожалел – улыбнулся даже. Что-то девчоночье было в том, чтобы писать записочки с просьбами к Богу, будто к Деду Морозу.
Дома в Ермолаевском была книжка Александры Бруштейн «Дорога уходит вдаль», они с Олей в детстве читали ее и перечитывали раз по сто. И вот там как раз рассказывалось, как провинциальные институтки бросали за царский портрет, висящий в актовом зале, записочки с просьбами: пусть дуся-царь поможет им на контрольной по алгебре.
Иван подошел к Стене. Записочками были заткнуты все щели между камнями. Сквозь щели прорастала трава. Он коснулся травы рукой – почему-то травы, а не камней. Она показалась ему горячей, хотя не была сухою.
Его ладонь скользнула по камню. Сначала ему показалось, что камень тоже горячий, но в ту же секунду он почувствовал совсем другое… Словно молния пробила его руку! Ивана никогда не било молнией, и он знал, конечно, что ничего хорошего в ее ударе быть не может. Но в это мгновенье ему показалось, что молния бьет именно так – с такой вот переполняющей силой.
Он отдернул руку от камня, сделал едва ощутимый шаг назад. Но тут же подошел к Стене вплотную.
То, о чем говорил отец, что казалось Ивану просто красивыми словами, оказалось правдой: энергия этих камней была не метафорической, не символической – она была более ощутима физически, чем холод льда или жар огня. Он почувствовал это только сейчас, но почувствовал всем своим существом – всей кровью, которая пронизывала его тело, и всей силой, которая пронизывала его дух.
Иван не помнил, сколько стоял у Стены. Кажется, он то и дело касался ее рукой, проводил по ее камням, как слепой проводит по лицу родного человека, узнавая его черты.
К нему подошел старичок, что-то сказал на иврите. Иван непонимающе посмотрел на него. Отец – оказывается, все это время он стоял рядом с ним, – дал старичку несколько монеток и указал на Ивана. Старичок быстро проговорил что-то и повязал Ивану вокруг запястья красную шелковую ниточку. Что означает эта ниточка, Иван не понял.
Да его это не очень и интересовало. Когда он шел от Стены Плача, то не мог сказать ни слова.
– Ты почувствовал это только здесь? – спросил отец.
– Да. Я не понимаю, почему так. Почему именно здесь.
– Это кровь, Ваня. – Отец снова улыбнулся по-своему, одними глазами. – Такая это кровь. Она может проявиться в любую минуту. Самым неожиданным образом. У меня так и было.
– Когда?
– Ты можешь сегодня переночевать у меня?
– Да, – кивнул Иван. – Я позвоню ребятам, предупрежу. – И, улыбнувшись, добавил: – Ты тоже отвечаешь вопросом на вопрос. А я думал, откуда у меня это.
– Ну, это тоже кровь, конечно. Пойдем?
Они поужинали в маленьком марокканском ресторане возле отцовского дома. Мясо, приготовленное на огне, резко и тонко пахло неизвестными травами. На веранде второго этажа было шумно – посетители смеялись, галдели, спорили. Звезды вздрагивали в небе прямо над головой.
– Я часто здесь ужинаю, – сказал отец. – Они хорошо готовят. И здесь всегда простые, хорошие люди. Это сразу чувствуется.
– Ты живешь один? – помолчав, спросил Иван.
– Да.
– Почему?
– Так.
– А все-таки?
– Не спрашивай, Ваня. – Он улыбнулся. Улыбка получилась смущенная. – Мне трудно это выговорить. Даже тебе. Если я увижу твою маму, то скажу ей.
