Голос был знакомый. Нелька подняла глаза на человека, который поневоле держал ее в объятиях – не как ледышку, а скорее как безвольно обвисшую тряпичную игрушку.
– Ой… – уже чуть более внятно повторила она. – Это ты?
– А кто же? – весело сказал он. – Несомненно, я. Никто другой.
– Да… Дани-ил… – пробормотала Нелька.
На этом язык у нее примерз к губам окончательно.
– Ну? – с интересом спросил он. – Чего молчишь? Отчество забыла? Можно без отчества. Можно просто Даня и даже на «ты». – Тут он вгляделся в ее лицо, и интерес в его голосе сменился тревогой. – Неля, ты что? – с этой вот отчетливой тревогой спросил он. – Ты живая?
Нелька лишь кивнула в ответ. Для того чтобы выговорить хоть слово, ей, пожалуй, понадобилось бы предварительно окунуть голову в ведро горячей воды.
– Ну-ка пойдем, – сказал он.
И, схватив ее за руку, не просто пошел, а, Нельке показалось, полетел по аллее. Ее он тащил за собой в самом деле как тряпичную, но при такой бесцеремонной транспортировке умудрялся поддерживать так, чтобы она не падала и даже не спотыкалась.
Они пронеслись по бульвару, обогнули памятник Грибоедову, выбежали на площадь Кировских Ворот и, стремительно через нее перейдя, влетели в подъезд массивного дома на улице Кирова, неподалеку от чайного домика.
Как поднялись по лестнице, на какой этаж – этого Нелька не запомнила. Быстрый бег немного согрел ее, она словно бы оттаивать начала, и, наверное, из-за этого, как талая вода, собрались у нее в груди слезы. Пока Даня открывал дверь, обитую облезлым дерматином, слезы поднялись уже к горлу, а когда он, все так же бесцеремонно подтолкнув, впустил Нельку в темную прихожую, они заполнили ее нос, защипали в переносице, потом под веками – и хлынули наконец как из ручья!
– Нель, что случилось? – повторил он. – Что с тобой, а?
Он включил свет и попытался заглянуть ей в лицо.
– Ни… ничего… – всхлипнула она, закрывая лицо руками. И ляпнула первое, что в голову пришло: – Я… халвы хотела купить, а магазин… закры-ыт!
И тут она залилась слезами так, что в мгновенье ока от них стали мокрыми и пальцы, и ладони, прижатые к лицу.
– Что-о?… – В Данином голосе послышалось невероятное изумление. – Чего ты хотела?
– Хал… в-вы… – всхлипывая, повторила Нелька. – А маг-гази-ин…
Она махнула рукой и зарыдала уже в голос.
– Да… – проговорил Даня. – Тяжелый случай! Ну ладно, порыдай пока, я сейчас приду.
С этими словами он снова открыл дверь и вышел на лестницу. Нелька села на обувную тумбочку и со всей самоотдачей, на какую была способна, последовала Даниному совету: стала рыдать.
«Я его люблю… – билось у нее в голове. – А он… А он, значит, думает, что я просто… Я ему, значит, только для того и нужна, чтобы со мной спать… Олег меня, значит, ни капельки не любит!»
Мысли были такими же бессвязными, как всхлипы, и точно так же, как всхлипы, не приносили облегчения.
– Порыдала? – услышала она. – Ну, хватит. Вот твоя халва, успокойся.
Нелька подняла голову. Даня стоял в открытых на лестницу дверях. В руках у него был сверток из промасленной коричневой бумаги. И сверток этот благоухал так, что запах чувствовался даже сквозь слезы и сопли, которыми был заполнен Нелькин нос.
– Это халва? – спросила она.
– А ты что хотела? Хозяйственное мыло?
– Я ничего…
Она хотела сказать, что ляпнула про халву просто так, чтобы хоть что-то сказать, потому что ей горько и плохо и ничего не хочется…
И вдруг поняла, что горечь ее куда-то исчезла. То ли от запаха этого халвичьего прекрасного, то ли от насмешливого вопроса про мыло…
– Спасибо… – глядя в Данины смеющиеся глаза, пробормотала Нелька.
И с сильнейшим удивлением почувствовала, что губы ее совершают какое-то движение и что это движение – самая обыкновенная улыбка.
– Ну, ешь.
Он присел на корточки и развернул бумагу прямо у Нельки на коленях. И к такому же своему удивлению, она немедленно взяла кусок халвы – какая-то необычная это была халва, не серо-коричневая, а светло-желтая – и засунула в рот.
– А ты? – спросила Нелька, жуя и одновременно облизывая липкие пальцы.
– Да я халву терпеть не могу. Даже не понимаю, как ее можно прожевать. Приторная, в зубах вязнет… Ну, ешь давай. А я хоть чаю пока тебе согрею, а то аж скулы сводит, на халву твою глядя.
Он поднялся и ушел из прихожей в глубь квартиры, на ходу снимая куртку. Квартира была маленькая – было слышно, как он чиркает спичкой в кухне. От этого звука Нельке почему-то стало совсем хорошо, еще даже лучше, чем от сладкого вкуса халвы. Или от чего-то другого ей стало хорошо и легко?
«Да какая разница!» – подумала она почти весело.
Она опять завернула халву в бумагу, сняла сапоги, встала с обувной тумбочки, повесила пальто на вешалку. Чайник в кухне уже шумел, закипая, и надо было в самом деле выпить чаю, согреться, прежде чем идти… А куда ей идти? Думать об этом не хотелось, и она не стала об этом думать, а пошла на веселый чайниковый шум.
– Очень вкусная халва, – сказала Нелька, входя в кухню. – Спасибо, Даня. А где ты ее взял? Магазин же закрыт.
– Ну и что? – пожал он плечами. – У грузчиков заднее крыльцо всегда открыто.
– Как у таксистов? – улыбнулась Нелька.
И тут же вспомнила, как шла с Олегом за водкой по темной улице, как радостно билось ее сердце от того, что он был рядом, такой большой и надежный, и как чувствовала она его любовь, вот прямо в каждом шаге чувствовала. В каждом его шаге была тогда любовь, точно была…
– Что опять такое? – спросил Даня. – Халва не понравилась?
– Понравилась. – Нелька тряхнула головой. Еще не хватало снова разреветься! – Она кунжутная, да?
– Понятия не имею. Садись, сейчас будем чай заваривать.
Он сказал это так, словно им предстояло какое-то необыкновенное действо. Нелька хотела было сказать, что чай вообще не пьет, только кофе, но Даня достал из ящика стола яркую жестяную коробочку, похожую на китайскую шкатулку, и ей стало интересно: что это за штучка такая?
В коробочке лежали серо-зеленые шарики, сплетенные из травы.
– Это что? – с любопытством спросила Нелька.
– Чай. Китайский зеленый чай. Он интересно заваривается, сейчас сама увидишь.
Даня бросил шарик в маленький фаянсовый чайник с выщербленным носиком и залил кипятком.
– Три минуты подожди, – сказал он и улыбнулся.
– Ты чего смеешься? – спросила Нелька.
– У тебя нос от любопытства побледнел, – ответил он.
– Откуда ты знаешь, что от любопытства? – удивилась она.
