— Но твоя речь была прекрасна, — ну хоть кто-то оценил, — я видела, как у нескольких женщин на глаза навернулись слёзы, — это, пожалуй, лучшая похвала, какая только может быть, — и потому не понимаю тебя.
— Я выразился в целом, имея в виду в большей степени не этот вечер, а все прочие тусовки вроде тех, где вручают награды, призы или чествуют тебя ещё каким-либо образом. В актёрской среде особенно постоянно что-то происходит, и, если только ты не робот, не знающий устали после съёмок, в девяноста случаях из ста ты просто пошлёшь всех куда подальше и пораньше завалишься спать.
— Кстати, насчёт этого. Я думаю, что сейчас это неплохая мысль, — замечает Брук и касается моей правой руки около выглядывающего из-под рукава пиджака кусочка рубашки. Пальцами этой самой руки я тереблю этикетку опустевшей пивной тары. — Если ты дашь мне ключи от машины, я отвезу тебя домой.
— Они у парковщика.
— Тогда давай ты попрощаешься с кем необходимо, а я подожду тебя снаружи. Или тебе помочь дойти?
— Разве я говорил, что уже хочу уезжать?
— Нет, но…
— Вот и не лезь, — не сдержавшись, рычу на неё я, — я поеду тогда, когда пожелаю, и ни минутой раньше, и при этом обойдусь без твоего вмешательства. Если так нравится крутиться здесь, то можешь оставаться тут хоть до утра, а меня оставь в покое.
— Хочешь, чтобы они передумали и отказались от тебя, как от своего посла, увидев, как ты отвратителен, публично забивая на свой спортивный режим? Твоя репутация, возможно, уже страдает.
— Нет, не хочу, — это будто всхлип, но от него звук, который трудно охарактеризовать однозначно, отличает то, что я не плачу и не собираюсь начинать. Я же не какая-то там сопливая девчонка, ненавидящая целый мир из-за своего одноклассника-подростка, влюблённого не в неё.
— Тогда поехали. Поверь, так надо. Тебе нельзя за руль. Я серьёзно, — шепчет она, склонившись ко мне ближе, чтобы нас при всём желании никто не услышал. Я начинаю испытывать тягу быть обнятым, ощутить по-родственному заботливое прикосновение к волосам, и…
— Почему я люблю не тебя? — вдруг вырывается из меня так внезапно, что удары моего шокированного таким поворотом сердца буквально отдаются эхом мне в горло, участившиеся, громкие до шума в ушах и неприятные в своей дикой скорости, — почему всё так глупо?
— Я не…
— Я не в буквальном смысле, но почему я не полюбил девушку вроде тебя? Рассудительную, внимательную, отзывчивую, нежную, милую и ласковую? Ту, которая была бы счастлива родить мне детей? — я смотрю на собранные в высокую причёску светлые локоны, некоторые из которых, завитые, сознательно оставлены на свободе, на выразительную шею и очертания наверняка соблазнительной груди, виднеющиеся в декольте, но в интимном плане как был, так и остаюсь совершенно равнодушен. Я хотел друга, и Брук именно он. — Что, чёрт побери, я сделал не так, что она ушла? — а я ведь по-прежнему глубоко внутри видел в Оливии свою семью… Считал нас ею. Глупо, как же глупо. — Я знаю, всё гораздо сложнее, но почему… Наверное, я, и правда, жалок.
— Она так сказала?
— И даже не задумалась, — и она больше меня не уважает… И она сочла мои слова лишь достойными осуждения и оскорбительными для себя, опять-таки поставив во главу угла исключительно свою персону и не думая о том, что с ней всё это вовсе никак не связано. О тех, кому они помогут и кого спасут. А там, где нет хоть какого-то почитания, о любви не может быть и речи.
— Но где твоё кольцо?
— Я же не женат, Брук, — эти слова настолько легко, повседневно и буднично срываются с моих уст, будто и не существовало многочисленных месяцев отрицания и борьбы, что была бессмысленна. Я только сейчас начинаю понимать, что она изначально была обречена на провал, и по идее это должно ужасать своей простотой и странной неуместностью, но ни черта подобного. Я действительно свободен. И могу делать всё, что хочу, ни перед кем не отчитываясь и не маясь нелогичным чувством ответственности. Больше нет. Я достаточно пребывал в отчаянии. Теперь это кончено, и это превосходно. Можно двигаться дальше. Найти женщину, для которой мой ребёнок не будет обузой, способную стать ему идеальной матерью, лучшей, чем биологическая, и мне даже не придётся далеко ходить. Снаружи полно моих фанаток, знающих, где я провожу сегодняшний вечер, из социальных сетей и официальных публикаций. Я видел их, когда ненадолго выходил подышать свежим воздухом в перерыве между одной бутылкой и следующей. Чем я хуже Митчелла, как раз-таки и вступившего в брак с одной из таких девушек? Да я даже лучше. В отличие от него я, по крайней мере, буду её уважать и никогда не опозорю.
— Ты меня пугаешь. Куда ты его дел?
— Возможно, выбросил. Хотя оно, наверное, где-то здесь. Может, кем-нибудь да отыщется, — палец честно пустой, и, бросив мимолётный взгляд на левую руку, я убеждаюсь, что зрение Таню не подводит. Но в действительности вопреки своим словам я, кажется, не помню, когда конкретно снял украшение, где в этот момент находился и куда именно его задевал. Вот же чёрт. Оно стоит немалых денег. Я не мог позволить себе носить откровенную дешёвку. Это было бы несолидно. Прежде всего, с точки зрения статуса, которому, как ни крути, зачастую приходится следовать. Дороже обручальных стоило только то, что я преподнёс на помолвку. С изящным цветком розы, вручную изготовленным из кварца, украшенным бриллиантами, имитирующими пыльцу, и венчающим само кольцо из розового золота. Кое-кто с ним, в отличие от основного символа любви и верности, так и не расстался. Но может ли быть, что это из-за очевидной дороговизны и уникальности? Что этот человек вообще не принял бы ничего менее скромного? Что я всё-таки ещё тогда подсознательно хотел удержать его деньгами и их такой явной демонстрацией, потому что, возможно, чувствовал, что Оливия не так уж и проста?
— Ты рехнулся?
— Вовсе нет.
— Я знаю, что у тебя денег куры не клюют, но это неправильно. Нужно постараться его найти.
— Нет, не нужно, — качаю я головой, — держась за него, вместе с тем я цеплялся и за отношения, которые давно канули в небытие. Но, если меня не хотят, с какой стати я должен убиваться и обыскивать здесь каждый долбанный угол ради возвращения вещи, которая всё равно и уже давным-давно больше ничего не значит? Это просто кольцо, — одно из множества миллионов в целом мире, — без подтекста, — я оставляю купюры, которых должно хватить по счёту, и выпрямляюсь, слезая со стула, держась намного бодрее ожидаемого. Брук, как курица-наседка, тут же сжимает мой левый локоть, но я и без неё прекрасно справлюсь со своей координацией и собственным пьяном телом. Оно в любом случае не достигло совсем уж невразумительно мертвецких кондиций.
— Куда ты идёшь, Дерек? Я всё равно не позволю тебе вести.
— Я и не собираюсь. И вообще у меня есть замечательная идея, — говорю я, как только, закончив с неотъемлемыми вежливыми церемониями, мы наконец оказываемся снаружи. — Когда подгонят мою машину, возьми её и поезжай к себе. О, а вот и она, — мой внедорожник появляется слева от нас, и вскоре молодой парень, отвечающий за стоянку автомобилей и их возвращение уходящим владельцам, останавливает его точно рядом с нами, передавая мне ключи. — Давай, садись.
