Он ведь и родился в ста километрах от Тамбова, и провел там, в деревне, все детство. Были это лучшие годы его жизни? Он ни тогда, ни сейчас не знал.
Глава 5
Имя у него было совсем не деревенское. Тогда, правда, многих в деревне называли красивыми городскими именами: мода была такая, а в случае его мамы – мечта. Но все-таки из-за странного имени на Герку, бывало, хлопцы смотрели косо, а то даже и драться с ними приходилось, чтобы не обзывали по-всякому.
– Ничего, сынок, – говорила мама, – вот вырастешь, уедешь в город и будешь там как свой.
Ее уверенности в том, что имя поможет сыну приладиться к городской жизни, не мешало даже то, что отчество у него все-таки было деревенское. Но выбрать имя своему мужу – этого уж мама, конечно, не могла. Она и самого-то мужа выбрала неудачно.
Хотя, по деревенским меркам, Тимофей Богадист был мужик не самый плохой. Бывают и хуже. Ну, пьет, так все пьют. По хозяйству справляется: сена там корове, картошку посадить – хоть через пень-колоду, а что-то же делает. Не злой, в драку не лезет, выпьет и уснет, где сморило: в хате так в хате, а нет, так и под забором где-нибудь, а что ему сделается, порода крестьянская, крепкая.
Правильно или неправильно живет его отец, Герман не задумывался. Он видел только, что мама все делает по дому сама, и помогал ей, потому что здоровье у мамы было слабое. Она объясняла, словно бы извиняясь за свою хилость, что удивляться тут нечему – детство ее пришлось на войну, и что они тогда ели? Хлеба и то не вдоволь.
Пока Герман был маленький, толку от него в хозяйстве было еще меньше, чем от отца. Но уже годам к тринадцати он выправился в крепкого парня, который умел все. Отец к тому времени спился совсем – даже те жалкие потуги на хозяйствование, которые еще были в молодости, к зрелым его годам сошли на нет. Да и здоровья не стало, теперь его нельзя было оставлять пьяного где придется: он застудил почки, и фельдшер сказал, что может помереть, если будет спать на земле. Хорошо хоть, отец не уходил пить далеко, и Герману не так уж трудно было дотащить его до дому.
Он вел его домой от околицы – там на старых бревнах каждый вечер кто-нибудь выпивал – или от магазина на автобусной стоянке и не понимал, как можно так глупо, так бессмысленно обходиться со своей жизнью. Ведь она у человека одна, и ведь в ней столько всего могло быть – интересного, необычного, вот как в книжках, которые он берет в деревенской библиотеке и читает таким же запоем, каким отец пьет. Отец мог стать путешественником и поплыть на корабле в дальние страны, мог – летчиком, мог – великим сыщиком, который ловит бандитов… А вместо всего этого он висит мешком на плече у своего сына и бормочет что-то невнятное и пустое, и даже мама его уже почти не жалеет, только ухаживает за ним по привычке.
Мама говорила, что если б не корова, то они с таким кормильцем, как отец, с голоду бы померли, даром что войны нету. При этом она прислонялась к коровьему боку и, закрыв глаза, добавляла, что у нее от коровы сил прибавляется.
Герман знал, что не дал бы маме умереть с голоду. Но корова действительно была центром их жизни; иногда ему казалось, что она-то им жизнь и дает – как земля деревьям.
Поэтому, когда однажды ночью мама подняла его с кровати, он, не спрашивая, в чем дело, побежал за ней в хлев. Корове пришло время телиться, и хотя это происходило не впервые, но все равно каждый раз мама боялась, что родится мертвый теленок или что-нибудь случится с самой коровой.
На этот раз, похоже, мамины страхи были оправданы: корова лежала на подстилке и жалобно мычала.
– И вот уж сколько тужится, а все никак не отелится! – чуть не плача, сказала мама. – Неужто теленочек неправильно лежит?
– Я за ветеринаром сбегаю, – сказал Герман.
– Так ведь нет его! – воскликнула мама. – На совещание вызвали в район. Помрет наша Зоренька, ой, горе какое!
Смерть коровы действительно стала бы непоправимым горем. Новую им не купить, а что делать без молока, непонятно: с одного огорода не выживешь, да и деньги ведь нужны, а их можно выручить только за молоко, которое мама сдает в колхоз.
Герман присел на корточки, погладил корову по теплому боку. Потом лег плашмя на подстилку и засунул руку в самое коровье нутро. У Зорьки снова началась потуга, и руку ему сразу сдавило до боли. Но вскоре потуга кончилась, и он нащупал теленка. Тот был живой и даже прикоснулся к его пальцам язычком, таким теплым и нежным, что Герману сжало уже не руку, а сердце – от жалости к этому беспомощному существу.
– Он живой, мам! – сказал Герман.
– Поперек лежит? – обреченно спросила мама.
– Вроде нет. Только голова назад закинута.
– Видишь, а должна спереди, на ножках лежать. Не разродится Зоренька!
– Я… попробую… голову ему… вперед, – с трудом проговорил Герман.
«Попробую» длилось несколько часов. Он давно уже сбросил рубашку, но пот все равно заливал ему уже не только глаза, а все тело – тек по плечам и по спине липкими ручейками. Руку снова и снова сжимало в коровьей утробе, он снова и снова касался пальцами головы теленка, а она все выскальзывала из его пальцев…
Сто раз за это время Герману казалось, что его усилия бессмысленны. И когда он вдруг почувствовал, что эта маленькая, с завитками на лбу головка поддается его усилию – поворачивается, ложится на вытянутые вперед ножки, – он не поверил тому, что чувствовали его пальцы.
Но это было именно так! Герман выдернул руку и встал. Корова вновь натужилась – и теленок пошел из нее так скоро, как будто иначе и быть не могло.
– Господи! – ахнула мама. Все это время она то бросалась помогать сыну – хотя как можно было ему помочь? – то плакала, то умоляла его отступиться. – Живой бычок! И Зоренька живая!
Герман тяжело дышал, ноги у него подкашивались, он вытирал пот грязными руками, но чувствовал при этом такое счастье, от которого отступала даже невыносимая его усталость.
– Талант у твоего парня, Катерина! – сказал ветеринар, который назавтра, вернувшись из райцентра, пришел посмотреть корову и теленка. – Вырастет – на ветеринара выучится.
– Еще чего! – возмутилась мама. – Не хватало ему всю жизнь коровам хвосты крутить. Он у меня инженером будет. У него вон и по химии пятерки, и по физике. Может, ракеты космические будет запускать!
Герман не стал возражать: понимал, что деревенская профессия никак не отвечает маминым мечтаниям о его будущем. Но чувство, охватившее его, когда он увидел теленка, который остался жив благодаря его усилиям, он забыть не мог. И еще он не мог понять: как узнал, и не узнал даже, а пальцами догадался, что именно надо делать с теленком, чтобы тот выжил и корова выжила бы?
Назавтра он попросил в библиотеке книгу по ветеринарии. Библиотекарша удивилась, потому что до сих пор у Геры Богадиста были совсем другие интересы. Но все равно он уже перечитал почти все книги, которые имелись в библиотеке, и она дала ему учебник для студентов Ветеринарной академии, который непонятно каким образом попал в скудный фонд.
