– Как? – спросила Ольга.
Устала она не меньше, но упорства у нее было все-таки побольше, и она готова была клеить обои до победного конца, как бы он ни выглядел.
– Я поймал себя на том, что с удовольствем постоял бы вон в той очереди.
Андрей кивнул на открытое окно. Очередь в «Макдоналдс» змеилась по скверу перед Тверским бульваром и выглядела бесконечной.
Все Ольгино детство, вся молодость были связаны с очередями. Перечень товаров, которые приобретались без них, был невелик, так что она относилась к очередям как к малоприятному, но неизбежному явлению природы – как к майскому нашествию комаров, что ли. Поэтому мысль Андрея была ей понятна: получить удовольствие от стояния в очереди можно было только в сравнении с каким-нибудь очень неприятным занятием.
– Значит, пойдем в очередь, – без размышлений решила она. – А обои потом доклеим.
К Ольгиному удивлению, очередь оказалась не такой долгой, какой должна была бы быть при ее угрожающей длине. Или дело было в том, что в ней царили не уныние и не злость, а веселое любопытство? Совсем не было хватких теток, готовых растерзать каждого, кто, им казалось, покушался на их право получить товар поскорее, зато было много молодежи, детей, вообще людей с живыми лицами. И вечер был теплый, и закатные солнечные пятна играли на молодой траве бульвара…
Ольга с Андреем даже не заметили, как попали в «Макдоналдс». Но когда они очутились внутри, то почувствовали просто зверский голод и набрали такое количество еды, которое невозможно было съесть за один присест даже притом, что эта еда оказалась необыкновенно вкусной – может быть, своей непривычностью.
Ну да переизбыток еды не показался им бедой – домой они явились нагруженные картонными коробочками и очень веселые. И обои доклеивать уже не стали, потому что разомлели от такого простого удовольствия, каким была эта необычная еда. Или просто от удовольствия быть молодыми, любить друг друга, иметь собственное жилье… Что в сравнении со всем этим значили не полностью оклеенные стены?!
Кроме них, в квартире жили еще только две старушки, поэтому очередь в ванную случалась редко. Ольга пошла в душ раньше Андрея и вернулась свежая, еще больше повеселевшая. Забравшись в кровать, она выключила торшер и с головой накрылась одеялом. Ей было радостно, как в детстве, и, как в детстве, охватывало ее беспричинное счастье.
– Ты спишь? – спросил Андрей, подойдя к кровати.
Ольгины глаза уже привыкли к темноте, и она видела, что он снял очки. Да и в голосе его слышались неуверенные нотки близорукого человека.
– Да!.. – злодейским голосом прошептала она. – Я сплю и вижу ужасный сон про черную-черную руку, и эта рука…
Закончить известный по пионерлагерному детству анекдот Ольга не успела. Андрей отвернул одеяло и лег рядом с ней – просто лег, как ложился каждый вечер, с тех пор как они стали жить вместе. Но сегодня это обычное событие произошло как-то совсем иначе. Что-то другое, неизвестное произошло с ней самой… Ольга вдруг почувствовала, как по всему ее телу прошла сильная волна. Наверное, она состояла из огня, эта волна, потому что когда она дошла до горла, то стало сухо во рту и губы пересохли тоже.
– Устал и объелся, – сказал Андрей.
Но одновременно с этими простыми и смешными словами он обнял Ольгу так горячо, так страстно, что огонь, неожиданно вспыхнувший у нее внутри, когда он лег рядом с нею в кровать, от его слов разгорелся во сто крат сильнее.
Это был огонь телесного желания – Ольга сразу это поняла. Оно пришло впервые, но его ни с чем было не перепутать.
Оказалось, что такое желание состоит из сплошного бесстыдства. И каким же сладким было это бесстыдство! Ольга торопливо стянула с себя ночную рубашку и бросила ее на пол. Руки у нее при этом дрожали, рубашка путалась, и она еле удержалась от желания не просто стянуть ее, а разорвать на себе.
– Крепче обними… – шепнула она. – Еще крепче! Вот так. И вот так…
Дошептывая эти слова шелестящими от жара губами, она раздвинула ноги и сама обняла ими Андрея. И он тут же обнял ее с той самой силой, с той крепостью желания, которой она и ждала от него. Все его тело напряглось в обхвате ее ног и выгнулось от такой же страсти, которая переполняла ее саму.
Впервые их охватывала одна и та же страсть. И каким же это оказалось счастьем!
Андрей всегда был ласков с Ольгой, и близость с ним давно уже не была для нее ни болезненной, ни даже неловкой. Но сейчас, в эту страстную минуту, он забыл о ласках совершенно. Да и она не вспомнила о них.
Они просто вдавились, врезались, ворвались друг в друга, и звук, который рвался при этом из них, как будто из одного общего горла, напоминал скорее рык, чем человеческую речь.
Кажется, они все-таки произносили какие-то слова, то есть хотели что-то сказать друг другу, но делали это лишь по привычке выражать свои чувства словами.
Смысл же того, что они хотели выразить сейчас, не требовал слов – он весь заключался вот в этом их общем порыве, бесстыдном и горячем, в котором они так мгновенно, без ласковых прелюдий, слились и сплелись.
Этот порыв длился очень долго. Они были молоды и полны сил, и страстно любили друг друга.
Но когда их общий порыв все-таки завершился, он не оставил по себе сожаления. И потому, что завершился сильным наслаждением, и потому, что это наслаждение словно бы толкнуло перед собой какую-то дверь. И там, за этой дверью, прежде закрытой, открылось теперь такое ослепительное пространство нового счастья, что Ольга даже зажмурилась, до того осязаемым был его свет.
А когда она пришла в себя, когда дверь тихо прикрылась перед нею – не совсем, а лишь на время, вот в чем была вся радость! – то она сразу же почувствовала зверский голод.
– Андрюша, я есть хочу, – сказала Ольга. – Нет, правда!
Андрей поцеловал ее и спросил:
– А чему ты так удивляешься?
– Ну… – Ольге было стыдно признаться, что после такого сильного, такого нового счастья она сочла бы естественным какое-нибудь менее примитивное чувство, чем голод. – Мы ведь только что наелись как удавы! – вспомнила она.
– Но мы же после этого потратили всю энергию, – сказал Андрей. – Я, во всяком случае, ее не берег.
И с этими словами он поцеловал Ольгу со знакомой лаской. Нет, не совсем знакомой: и в ласке теперь было что-то другое, новое – отзвук, отблеск, скрытый огонек их общей страсти. И понятно было, что теперь этот огонек будет во всем, что составляет их отношения.
Ольгин взгляд упал на коробочки, громоздящиеся на столе. Они образовывали гору, которая казалась волшебной.
– Сейчас принесу, – сказал Андрей.
Непонятно, как он заметил ее взгляд в темноте. Впрочем, они оба не заметили, как стали думать и чувствовать если не одинаково, то очень схоже; это постепенно произошло за тот год, что они жили вместе.
