Она попыталась его поцеловать. А он сидел истуканом, силой мысли заставляя губы не сжиматься, и думал: ну надо же. И думал: как это странно. И думал: о, язык.
И думал: да что со мной не так?
Печально отстранившись, Даша повторила свой вердикт:
— Ну правда, Стас. Тебе бы к психологу.
Вечером, проводив ее и вернувшись домой, он озвучил эту мысль матушке за ужином. Та только посмеялась.
— Все психологи — шарлатаны, Стасик. Их самих лечить надо, причем принудительно… — Маленькая ладошка ласково взъерошила светлые волосы Стаса. — Семнадцать лет, ну какая у тебя может быть депрессия? Дашка твоя всегда выдумщицей была. Может, и хорошо, что уезжает.
Капучино вышел приторным, пить было нереально. Стас сделал несколько глотков, но в итоге не выдержал и оставил полный стаканчик у одной из урн по дороге к корпусу.
Наконец парковая зелень расступилась, открывая просторную площадь. Здания-близнецы, физико-математический и кибернетический факультеты, подпирали друг друга железобетонными плечами, и на зернистой коже их местами проступали плохо закрашенные граффити. Квадратные плиты под ногами растрескались и поросли травой. Возвышавшаяся на другой стороне площади десятиэтажная свечка-библиотека походила на надгробие.
Еще четыре года ему ходить здесь. Потом, возможно, он испугается жизни и поступит на магистратуру. Шесть серых лет.
Эта площадь была слишком безжизненной и блеклой даже для Стаса. Поэтому память услужливо подтянула противоположный образ, яркий… розовый. Слабоумно улыбающийся заяц с оторванной головой. Каким-то чудом, проснувшись, Стас ни разу о нем не вспомнил. А теперь к горлу подкатил ком. Мозг атаковали вопросы.
Если бы только Дашка не уехала в Германию. Если бы только у него был современный телефон, чтобы поставить вайбер или телеграм и быть с ней на связи 24/7! Даша знала о Реке, а еще она видела первых, оригинальных розовых зайцев. Она не оставила бы Стаса наедине с четвертым. У нее мигом нашлись бы предположения, как этот заяц оказался у него в рюкзаке и что неизвестный злоумышленник (а никаким добром от случившегося не пахло) хотел сказать оторванной головой и этим «В чем смысл твоей жизни?».
Раскладушку, промокшую позавчера в бассейне, Стас для верности приложил о батарею. Она пару раз мигнула с укоризной напоследок («Как ты мог, после всех этих лет?..») и больше не включалась. Только тогда Стас отнес мертвый телефон матушке, а та, поохав, все равно потащила его в ремонт.
Вообще, она хорошо зарабатывала, и алименты от отца приходили исправно, поэтому покупка нового телефона проблемой никогда не была. Просто матушка не любила перемен. Ей бы дать волю, залила бы все вокруг эпоксидной смолой, и Стаса залила бы, и себя саму. Чтобы одежда не изнашивалась, продукты в холодильнике не портились, а техника не устаревала, чтобы сыночек навсегда оставался ее маленьким Стасиком, а на лице не появлялись новые морщины.
Иногда Стаса это раздражало, но не настолько, чтобы что-то предпринимать. А теперь он жалел о своем безволии и отчаянно скучал по Дашке.
Первой парой был деловой украинский — для всего потока. Преподавала его невыносимая снобка из литинститута, на первой же лекции намекнувшая, что технари, по ее опыту, сплошь попадаются «эмоционально неразвитые».
Подходя к собравшейся у лекционного зала толпе, Стас не ожидал, что все разом смолкнут и посмотрят на него. Прямо как в страшном сне. С задних рядов донеслись встревоженные голоса.
«Гордиенко…»
«Да ну, чушь!»
«Вчера…»
«Стас Гордиенко…»
Из толпы отделился Даня и потащил несопротивляющегося Стаса к лифту.
— Нас вызывают в деканат, — мрачно сказал он по дороге.
Мелькнула мысль про тетю Лиду, но Стас так и не сумел никуда ее приклеить.
— Что? Почему?
Даня остановился и посмотрел на него. Он вел себя так же решительно и спокойно, как вчера после драки. Но что-то в его глазах выдавало страх, который по пальцам руки, все еще сжимавшей предплечье Стаса, переполз и к нему.
— Ответить на вопросы, — сказал Даня. — Бычка нашли сегодня утром.
Но ведь он не терялся, глупо подумал Стас. И неужели на физмате так серьезно относятся к студенческим потасовкам?
— Бычка нашли сегодня утром, — упрямо повторил Даня, видя, что Стас все-таки не понимает. — Возле общаги. Он упал с крыши и разбился насмерть.
6
Темное прошлое
Шприц говорил, что умение правильно отрицать свою причастность к преступлению — искусство, подвластное не каждому. Сам Шприц считал себя гением. Когда все собирались у Мальки на квартире, он неизменно рвался демонстрировать мастерство: заламывал брови, раздувал ноздри и негодующе пыхтел, изображая оскорбленную невинность.
«Вы прикалываетесь? Какое хранение? Я похож на долбаного нарика? Скажите это бабушке моей, которую я досматриваю. Мне подкинули».
«Возле школы?! Да ни за что на свете, у меня младшему брату двенадцать. По-вашему, у меня совести нет? Ничего я не распространял».
Все ухохатывались до слез с этого театра одного актера, но Даня сомневался, что такой фурор возможно повторить с ненакурившейся аудиторией. А еще он искренне не понимал, как это работало, но факт оставался фактом: Шприца загребали пять раз, и только на пятый он получил условное. В компании были уверены: он и дьявола уболтает, когда попадет в ад, где ему было самое место.
Даня не умел ни юлить, ни отнекиваться. Когда справедливость настигла его в беснующейся толпе клуба (девушкам вход бесплатный, всем Татьянам «маргарита» в подарок), где он пытался сбагрить пакетики мета двум студенткам в блестящих платьях, Даня не сумел ни слова найти в свою защиту. Едва наскреб мужества, чтоб соврать, что «товар» брал у «какого-то мужика», чтобы увести из-под удара Малю. Ему зачитали протокол, он подтвердил все — да, пришел, да, распространял, да, с обвинением следствия согласен, — и уже тянулся дрожащей от отходняка рукой подписывать бумагу, как в отделение ворвался папа в сопровождении адвоката.
Его отмазали и увезли в рехаб.
Дане не понадобилось искусство Шприца. Потому что он был одарен в другом — он родился Бахом.
Но поможет ли это теперь? Папа сказал не высовываться и ясно дал понять, что церемониться с Даней больше не собирается. Они и так сделали для него слишком много, замяв дело, и отправив на реабилитацию, и даже позволив жить дома до совершеннолетия.
В лифте Даня бросил злой взгляд на застывшего рядом с кнопочной панелью Стаса.
— Ну что завис? Забыл, на каком этаже деканат?
Тот словно проснулся от звуков его голоса и поспешно затиснул круглую кнопку с шестеркой. Старенький лифт закряхтел, поднимая их наверх. Стас выглядел настолько подавленным, что Даня пожалел о своей несдержанности.
