– Ладно, – улыбнулась Вера. – Лягу у него.
Но прежде чем укладываться, она заглянула в детскую. Правда, оттуда не доносилось ни звука, но все же…
Ночник, который она не стала выключать, когда Гриша уснул, почти не освещал комнату: он был не ярче светлячка. Гриша не спал. Вера с порога увидела, как тревожно блестят при почти невидимом свете ночника его глаза. Взгляд ребенка был направлен на картину, висящую перед его кроватью.
– Что, Гришенька? – тихо спросила Вера. – Почему ты не спишь?
Он перевел взгляд на нее. Вера поняла, что он ее не видит. Она неслышно подошла к его кровати, села на край.
– Тебе что-нибудь приснилось? Грустное или… страшное?
Она боялась напугать его даже вопросом. Но его надо было вывести из странного состояния, в котором он находился, и вывести немедленно, это она понимала.
Гришин взгляд стал осмысленным. И несчастным.
– Мне всегда снится, – сказал он.
– Всегда страшное?
– Всегда много что. Я про все папе рассказываю. Он всегда спрашивает, и по телефону тоже. И я ему рассказываю. Только про страшное не рассказываю.
– Почему? – спросила Вера.
– Потому что он за меня испугается. А мне его жалко.
– А ты расскажи про страшное мне, – сказала Вера. – Я знаю такие слова… Если их сказать, то ничего страшного не будет.
– А какие это слова?
В Гришиных интонациях сквозь глубокую печаль проступил хоть и слабый, но все же интерес.
– А я их не смогу сказать, если не буду знать, что тебе приснилось, – объяснила Вера.
– Мне всегда страшное снится, – сказал Гриша, – если я перед сном на эту картину посмотрю. Я стараюсь не смотреть, но иногда забываю и все-таки посмотрю. И тогда… Тогда эти змеи с нее слезают и прямо ко мне ползут. И иногда даже до меня доползают.
В голосе ребенка мелькнул такой ужас, что Вера поспешила перебить его рассказ. Тем более что ей все уже было ясно.
– Гриша, – сказала она, – давай мы эту картину снимем, а? Совсем, навсегда.
Она быстро подошла к картине, протянула руку…
– Нет! – воскликнул он. – Не надо! – Вера отдернула руку, как будто обожглась об эту проклятую картину. – Ее же мама повесила, – тихо сказал Гриша. – Ее нельзя снимать.
Растерянность, так мало ей свойственная, охватила Веру. Эту картину невозможно было ни оставить, ни снять. Она висела над детской кроваткой как неизбывный рок – такой же, какой висел над всем этим домом…
И тут Вера поняла, что надо делать! Она поняла это так мгновенно, что чуть не засмеялась от простоты своей догадки.
– Гриша! – сказала она. – Хочешь, мы сейчас сделаем так, что тебе никогда больше не будет это страшное сниться? И картину снимать не придется.
– Хочу, – кивнул он, садясь на постели. Детское ожидание чуда переполняло его глаза, как минуту назад их переполнял страх. – А как мы это сделаем?
– Мы скажем волшебные слова. Знаешь какие? Куда ночь – туда и сон.
– И все? – спросил Гриша. В его голосе прозвучало разочарование. – И такие простые слова помогут?
– Помогают всегда только самые простые слова, – улыбнулась Вера. – Я это точно знаю. Но, конечно, мы сделаем кое-что еще. Мы сейчас, – таинственным голосом сказала она, – потихоньку оденемся, соберем твои вещи, скажем Антону и Мише, чтобы они тоже собирались, и…
– И – что? – затаив дыхание, выговорил Гриша.
– И поедем ко мне. И будем жить у меня. Только неделю, до папиного возвращения, – поскорее добавила она, увидев, что Гриша хочет возразить. – А все это время наши простые слова будут действовать. И когда вы вернетесь домой, ты не увидишь больше ни одного страшного сна. Никогда! Все страшные сны уйдут, куда ночь уходит.
– А откуда вы это знаете?
Теперь в Гришином голосе вместо недоверия звучало восхищение.
– От моей мамы. Она родилась в очень маленьком городке и долго в нем жила. В этом городке все знали разные тайны. В каждом доме кто-нибудь обязательно знал хотя бы одну тайну. Как стирать белье без мыла, чтобы оно было белое-белое. Как прогнать из дому мышей. Или как прогнать страшные сны.
– И ваша мама вас всему научила? – задыхаясь от уважения к величию Вериных знаний, спросил Гриша.
– Всему. Мама и папа научили меня всему. Так что собирай книжки и игрушки, а я пока скажу всем, чтобы тоже собирались.
Когда Вера постучалась к Антону, он открыл сразу – видно, волнения этой ночи оказались сильнее, чем усталость.
– Случилось чего? – коротко спросил он. – Вы почему не спите?
– Пока нет. Но случится, если… Антон, ты можешь мне помочь?
– Конечно, – не задумываясь, ответил он. – А чего случилось-то?
– Гришу надо отсюда увезти.
– Куда это? – удивился Антон.
– Ко мне. Поживите у меня до папиного возвращения, я тебя очень прошу. И ты, и Миша тоже.
Наверное, вид у нее при этом был такой, что Антон не смог возразить. Или и не захотел возражать?
– Ну, если надо… – проговорил он. – Только зачем?
– Он боится, – сказала Вера. – Гриша боится спать в своей комнате. А для него эти страхи опасны.
– Да бросьте вы, – поморщился Антон. – Что вы все над ним трясетесь? Просто он по жизни трус. Потому что умный не в меру. Вот кто «Войну и мир» в первом классе прочитает! Отец доволен будет.
Вряд ли он хотел, чтобы Вера расслышала в его голосе горечь. Но она ее расслышала.
– Антоша, – сказала она, – ты зря так думаешь.
Ее собственный голос при этих словах дрогнул.
– Как?
Он отошел к окну и отвернулся.
– Что папа любит Гришу больше, чем тебя. Просто он… Я думаю, он плохо тебя знает.
– В каком смысле?
Антон обернулся. В глазах мелькнуло удивление.
– Он думает, случись с ним что-нибудь, Гриша останется совершенно беззащитным. Потому что никто не сможет защитить такого… человека.
Она хотела сказать «такого ребенка», но сказала иначе.
– Ну да! – недоверчиво хмыкнул Антон. – Чего это он так думает?
– Я же говорю: потому что плохо тебя знает. Папа просто не может представить, что ты защитишь Гришу не хуже, чем он.
Вера понимала, что ее слова могут показаться Антону самой обыкновенной лестью, какой часто пользуются взрослые, когда им надо чего-нибудь добиться от детей. Но она сказала правду. Она действительно так думала. Она была в этом уверена.
– В общем, собери, пожалуйста, что тебе на завтра понадобится, – поспешно сказала Вера. – Потом за остальным приедешь. А я пока Мише скажу.
