Когда я прибыла домой, моя благодетельница заключила меня в объятия, и наши слезы смешались. Вернув себе способность говорить, она сказала:
– О Линда, я так рада, что все это закончилось! Ты писала мне, что у тебя такое чувство, будто переходишь от одного владельца к другому. Но я купила тебя не ради твоих услуг! Я сделала бы то же самое, даже если бы ты завтра отплывала в Калифорнию. По крайней мере, тогда я радовалась бы тому, что ты покидаешь меня свободной женщиной.
Сердце было переполнено чувствами. Я вспоминала, как бедный отец пытался выкупить меня, когда я была маленькой девочкой, и как его постигло разочарование. Я надеялась, что его дух теперь порадовался. Я вспоминала, как в последующие годы добрая старая бабушка откладывала заработанные деньги, чтобы выкупить меня, и как часто ее планы оказывались разрушены. О, эта верная, любящая душа запрыгала бы от радости, если бы могла увидеть меня и моих детей теперь, когда мы были свободны! Мои родственники потерпели неудачу во всех усилиях, но Бог привел мне друга среди незнакомцев, друга, который вручил мне драгоценный, давно желанный дар. Друг! Это распространенное слово, которым часто бросаются легкомысленно. Как и другие хорошие и прекрасные вещи, его можно запятнать небрежным обращением; но, когда я называю миссис Брюс своим другом, это слово для меня свято.
Бабушка дожила до того дня, когда смогла порадоваться моей свободе; но вскоре после этого пришло письмо с черной печатью. Она ушла туда, где «беззаконные перестают наводить страх, и отдыхают истощившиеся в силах».
Прошло некоторое время, и с Юга прислали газету, содержавшую краткий некролог дяди Филиппа. Это был единственный известный мне случай, когда такая честь была оказана цветному. Некролог написал один из его друзей, и в нем были такие слова: «Ныне, когда его сразила смерть, его называют хорошим человеком и ценным гражданином; но что в панегириках чернокожему, когда очи его закрылись для мира сего? Хвала людская не нужна, чтобы обрести покой в царстве Божием». Значит, они называли цветного гражданином! Сколь странные слова для тех мест!
Читатель, моя история завершается свободой – а не, как обычно, свадьбой. Я и мои дети ныне свободны! Мы свободны от власти рабовладельцев так же, как белые люди на Севере, и, хотя это значит не так уж много в сравнении с моими идеями, в моем положении это огромное улучшение. Мечта моей жизни еще не сбылась. Я не живу со своими детьми в собственном доме, я по-прежнему мечтаю о домашнем очаге, сколь угодно скромном. Я желаю этого ради детей, как и ради себя самой. Но Бог так распоряжается обстоятельствами, что я по-прежнему остаюсь со своим другом, миссис Брюс. Любовь, долг, благодарность привязывают меня к ней. Это честь – служить той, которая жалеет мой притесняемый народ и вручила мне и моим детям бесценный дар свободы.
Мне во многих отношениях больно вспоминать страшные годы, которые я провела в неволе. Я бы с радостью позабыла их, если бы могла. Однако эти мрачные воспоминания не полностью лишены утешения – ибо с ними приходит и нежная память о доброй старой бабушке, словно легкие пушистые облачка, плывущие над темным и бурным морем.
Приложение
Следующее заявление составлено Эми Пост, членом Общества Друзей
[47] в штате Нью-Йорк, известной и уважаемой друзьями бедных и угнетенных. Как уже говорилось на предшествующих страницах, автор сочинения провела некоторое время под ее гостеприимным кровом.
Автор этой книги – моя подруга, которую я высоко ценю. Если бы читатели знали ее так, как знаю я, они непременно глубоко сострадали бы ее истории. Она была возлюбленным членом нашей семьи почти весь 1849 год. Ее представил нам ее любящий и честный брат, который прежде поведал о некоторых почти невероятных событиях из жизни сестры. Я сразу же прониклась большим участием к Линде, ибо внешность ее оказалась весьма располагающей, а манеры указывали на замечательную тонкость чувств и чистоту помыслов.
По мере развития нашей дружбы она время от времени рассказывала некоторые случаи из своего горького опыта рабыни. Хотя ею двигала естественная жажда человеческого сочувствия, она проходила через крещение страданием, пересказывая мне испытания в частных конфиденциальных беседах. Бремя воспоминаний отягощало ее дух – от природы добродетельный и утонченный. Я неоднократно уговаривала ее согласиться на публикацию этого повествования, ибо мне казалось, оно побудит людей к более упорной работе ради освобождения из рабства миллионов, по-прежнему остающихся в этом сокрушительном для души положении, которое было столь нестерпимым для нее. Но чувствительный дух сторонился публичности. Она говорила: «Вы знаете, женщине намного легче нашептать о жестоких несправедливостях на ухо дорогой подруге, чем записать рассказ о них и дать прочесть всему миру». Даже разговаривая со мной, она так рыдала и переживала такие душевные мучения, что ее история казалась мне слишком сакральной, чтобы выманивать из нее подробности любознательными вопросами. Я предоставила ей рассказывать столько, сколько она решала сама. И все же я твердила, что это ее долг – опубликовать воспоминания ради того блага, которое они могут принести; и наконец она взялась за эту задачу.
Бремя воспоминаний отягощало ее дух – от природы добродетельный и утонченный.
Пробыв рабыней столь большую часть жизни, она не получила полного образования; ей приходится зарабатывать на жизнь собственным трудом, и она неустанно трудится, чтобы обеспечить образование детям. Несколько раз она была вынуждена оставлять места службы, скрываясь от «охотников за головами» нашей страны; но она боролась со всеми препятствиями и преодолела их. Окончив же труды дневные, тайно и осторожно, при полуночном светильнике вела правдивую летопись своей полной событий жизни.
Сей «имперский штат»
[48] – не лучшее убежище для угнетенных, но здесь, благодаря усилиям великодушного друга, после преодоления тревог, смятения и отчаяния, была наконец обеспечена свобода Линды и ее детей. Она благодарила за этот дар, однако мысль о том, что ее купили, всегда тяготила душу, которая не могла признать себя рабыней. Вскоре после того, как это свершилось, она писала нам: «Благодарю вас за добрые выражения в связи с обретением мною свободы; но свобода, которая была у меня до выплаты денег, была дороже. Ту свободу даровал Бог; но человек положил образ Божий на весы и уравнял его с ничтожной суммой в три сотни долларов. Я служила за свободу столь же верно, как Иаков служил за Рахиль. Под конец он обладал большой собственностью; но меня лишили победы, я была принуждена сложить с себя венец, чтобы избавиться от тирана».
Ее история, составленная ею самой, не может не заинтересовать читателя. Это печальная иллюстрация состояния нашей страны, которая похваляется цивилизованностью, при этом вводя законы и обычаи, которые делают события настоящего невероятнее любых вымыслов прошлого.
