XLI
Наконец-то свободна
Миссис Брюс и все члены ее семьи проявляли ко мне чрезвычайную доброту. Я была благодарна за сыпавшиеся на мою долю блага, однако мне не всегда удавалось сохранять жизнерадостную мину. Я никому не причиняла вреда; напротив, делала столько добра, сколько могла на свой скромный лад; однако каждый раз, выходя вдохнуть Божьего воздуха, я не могла сдержать сердечного трепета. Это было жестоко, и невозможно думать, что такое положение вещей может быть правильным для цивилизованной страны.
Время от времени я получала весточки от доброй старой бабушки. Сама она была неграмотна, но нанимала других писать за нее. Далее следует выдержка из одного из ее последних писем:
Дорогая дочь, не могу надеяться свидеться с тобою на земле, но молюсь Богу, чтобы Он свел нас там, где боль больше не будет терзать мое слабое тело, где больше не будет скорби и разлуки с детьми. Бог обещал нам это, если мы будем верны до конца. Старость и слабое здоровье ныне лишают меня возможности ходить в церковь; но Бог со мною здесь, дома. Благодари своего брата за его доброту. Люби его крепко и вели ему помнить Творца во дни его юности и стремиться встретиться со мной в царствии Отца. Передавай мою любовь Эллен и Бенджамину. Не бросай его. Вели ему от меня быть добрым мальчиком. Стремись, дитя мое, воспитать их как детей Божьих. Да защитит Он тебя и да позаботится о тебе, такова молитва твоей любящей старой матери.
Эти письма и веселили, и печалили меня. Я всегда радовалась, получая весточки от доброй, верной старой подруги моей несчастливой юности; но ее послания, полные любви, заставляли сердце жаждать свидания с нею, пока ее не забрала смерть, и я оплакивала невозможность. Через несколько месяцев после возвращения из Новой Англии я получила письмо, в котором она писала: «Доктор Флинт умер. Он оставил опечаленную семью. Бедный старик! Надеюсь, он примирился с Богом».
Я вспомнила, как доктор обманом лишил бабушку денег, заработанных трудом и по́том, которые она давала взаймы хозяйке; как он пытался обманом лишить ее свободы, которую обещала хозяйка, и как преследовал ее детей, – и подумала про себя, что она была лучшей христианкой, чем я, если сумела полностью простить его. Сказав, что весть о смерти прежнего хозяина смягчила мои чувства к нему, я покривила бы душой. Есть грехи, которые не похоронит даже могила. Этот человек был ненавистен мне, когда был жив, а память о нем ненавистна и сейчас.
Сказав, что весть о смерти прежнего хозяина смягчила мои чувства к нему, я покривила бы душой.
Его отбытие из этого мира не уменьшило нависшей надо мною опасности. Он грозил бабушке, что его наследники будут держать меня в рабстве и тогда, когда его не станет, что я не буду свободна, пока жив хотя бы один из его детей. Что до миссис Флинт, мне приходилось видеть ее и после более тяжелых потерь, чем та, которой, по моему разумению, явилась для нее смерть мужа, ибо она похоронила нескольких детей; однако я ни разу не замечала, чтобы ее сердце от этого смягчилось. Доктор умер в расстроенных денежных обстоятельствах и мало что завещал наследникам, если не считать той собственности, до которой он был не в силах дотянуться. Я прекрасно сознавала, чего стоит ожидать от семейства Флинтов, и страхи подтвердились письмом с Юга, призывавшим меня быть настороже, поскольку миссис Флинт открыто заявила, что ее дочь не может позволить себе потерять такую ценную рабыню, как я.
Я пристально следила за приезжающими с Юга через газеты, но однажды вечером в субботу, будучи очень занята, забыла просмотреть «Ивнинг Экспресс», как делала обычно. Я спустилась за газетой в гостиную ранним утром и обнаружила, что слуга собирается ее сжечь. Я забрала газету и изучила список прибывших. Читатель, если ты никогда не был рабом, то не сможешь вообразить острое ощущение страдания, пронзившее сердце, когда я прочла имена мистера и миссис Додж, остановившихся в гостинице на Кортленд-стрит. Гостиница была третьеразрядной, и это обстоятельство убедило меня в истинности долетевших слухов о том, что они ограничены в средствах и нуждаются в моей ценности – в том выражении, в каком они понимали эту ценность; а именно – в долларах и центах.
Я поспешила с газетой к миссис Брюс. Ее сердце и объятия всегда были открыты для любого человека в беде, и она неизменно тепло сострадала моим бедам. Невозможно было понять, насколько близок враг. Он мог ходить мимо нашего дома, пока мы спали. Он мог в этот самый момент поджидать в засаде, чтобы броситься на меня, если я отважусь выйти за дверь. Я никогда не видела мужа молодой хозяйки и поэтому не смогла бы отличить его от других незнакомцев. Было поспешно отдано распоряжение закладывать экипаж, и, плотно занавешенная вуалью, я последовала за миссис Брюс, снова взяв в изгнание ее дитя. После разнообразных поворотов, пересечений и петель по собственным следам карета остановилась у дома одной из подруг миссис Брюс, где меня любезно приняли. Миссис Брюс сразу же вернулась домой, чтобы проинструктировать домашних, что им говорить, если кто-нибудь придет с расспросами обо мне.
Повезло, что вечернюю газету не сожгли до того, как мне представилась возможность изучить список прибывших. Вскоре после возвращения миссис Брюс домой несколько людей пришли разузнать обо мне. Один спрашивал обо мне, другой – о моей дочери Эллен, а третий сказал, что у него при себе письмо от бабушки, которое ему поручили вручить лично.
Им говорили:
– Она жила здесь прежде, но уехала.
– Давно ли?
– Не могу знать, сэр.
– Вы знаете, куда она направилась?
– Не знаю, сэр.
И двери закрывались.
Этот мистер Додж, который претендовал на меня как на свою собственность, прежде был янки-разносчиком на Юге; потом стал торговцем и, наконец, заделался рабовладельцем. Он сумел втереться в так называемое «высшее общество» и жениться на мисс Эмили Флинт. Между ним и ее братом произошла ссора, и брат отхлестал его плетью. Это привело к семейной вражде, и он предложил жене переехать в Виргинию. Доктор Флинт не оставил ему никакой недвижимости, а его собственные средства были ограничены, в то время как жена и дети зависели от его заработков. При этих обстоятельствах вполне естественно, что он приложил все усилия, стараясь прикарманить меня.
У меня был цветной друг, мужчина из одного со мною городка, в котором я была уверена, как в себе самой. Я послала за ним и рассказала, что мистер и миссис Додж прибыли в Нью-Йорк. Я попросила его заглянуть к ним, чтобы расспросить о друзьях на Юге, с которыми семейство доктора Флинта было хорошо знакомо. Он решил, что это будет вполне благопристойный предлог, и согласился. После отправился в гостиницу и постучался в дверь номера мистера Доджа, которую открыл сам джентльмен и ворчливо спросил:
– Что привело тебя сюда? Откуда ты узнал, что я в этом городе?
– О вашем прибытии написала вечерняя газета, сэр, и я заглянул, чтобы расспросить миссис Додж о моих друзьях на родине. Я и не предполагал, что это может кого-то оскорбить.
