За дверью Асиной комнаты стояла тишина.
– Ася! – позвал Константин, прислушиваясь к этой тишине. – Ася, откройте, пожалуйста. Анастасия Васильевна, мне надо с вами поговорить, откройте же!
Никакого ответа не последовало, и, вздохнув, он отошел от двери.
В его комнате теперь был выгорожен японскими ширмами узкий коридорчик, по которому Ася, как он когда-то и предлагал, могла ходить, не тревожа его. Но в этот вечер она так и не вышла из своей комнаты, и даже тусклый свет не пробился из-под двери; значит, она и свечку не зажигала. Как ни старался Константин не шевелиться на своей широкой деревянной кровати – в огромной комнате теперь было достаточно мебели, которую привезли в его отсутствие, – Ася не подавала никаких признаков жизни.
И, тяжело вздохнув, он наконец уснул. Все-таки устал он так сильно, что даже душевное смятение не могло пересилить эту каменную усталость.
Константин проснулся поздно, часов в десять утра, и сразу вспомнил, с каким чувством засыпал вчера: с чувством подавленной неловкости. Он вскочил с кровати и, стоя босиком на вытертом туркменском ковре, прислушался: не доносятся ли какие-нибудь звуки из Асиной комнаты? Ничего не услышав, он оделся и вышел в коридор.
И сразу увидел Асю. Она стояла у входной двери и отпирала многочисленные цепочки – наверное, собиралась уходить.
– Анастасия Васильевна, извините меня за вчерашнее, – торопливо проговорил Константин. – Я, к сожалению, не видел другого выхода. Не сердитесь на меня, Ася! – жалобно добавил он.
Наверное, это прозвучало не просто жалобно, а даже очень жалобно, и потому в его устах странно. Ася, при его появлении замершая у двери, медленно обернулась, посмотрела на него и так же медленно, словно с опаской, улыбнулась.
– Вам не надо извиняться, Костя, – сказала она, глядя на него тревожными глазами. – Вы же, наоборот…
– Ничего не наоборот, – возразил он. – А вот именно точно так же. Так же, как она. И вы ведь обиделись на меня.
– Я не обиделась. – Ася опустила глаза. – Просто я… Просто мне стало стыдно.
– За меня?
– За себя. Быть униженной крайне стыдно, разве не так? А я ведь понимаю, что теперь навсегда оказалась в положении униженной, вот потому мне и стыдно, тем более перед вами.
Константину было жаль ее, такую беспомощную и поникшую, но все-таки ему не хотелось сейчас разбираться во всех этих психологических тонкостях, которые казались ему неуместными. Он видел перед собой молодую и, пожалуй, красивую – хотя и несколько своеобразной, чересчур нервной красотою – девушку, и мысли его соответствовали тому, что он видел. Утренние, немного жадные и очень жаркие мысли…
– Ася, не уходите, – сказал он, поймав себя на том, что произнес эти слова почти таким же тоном, каким привык отдавать приказы. – Подождите меня, пожалуйста, у себя в комнате. Я через пятнадцать минут буду готов, и мы выйдем вместе, – добавил он, постаравшись, чтобы уж эти-то слова прозвучали по-человечески.
Все-таки он хотел пригласить ее погулять, а получалось, будто он требует чего-то и она должна беспрекословно выполнить его требование.
– Я подожду, – кивнула Ася. – Собственно, мне никуда не надо, просто я не хотела оставаться дома.
– Ну и правильно, – улыбнулся Константин. – Выходной сегодня, погода прекрасная. Что нам дома сидеть? Я сейчас, – повторил он.
Дверь в ее комнату была открыта, и через пятнадцать минут он вошел без стука – свежий от холодной воды, благоухающий одеколоном, в весело поскрипывающих сапогах.
– Вы чудесно выглядите, Костя, – сказала Ася, поднимаясь ему навстречу из накрытого плетеным ковриком креслица. – Темные волосы и зеленые глаза – это оригинальное сочетание, особенно в мужчине, – добавила она знакомым ему инфернальным тоном.
Константин едва заметно улыбнулся.
К счастью, она больше не говорила о таких смутных и неловких вещах, как ее униженье, а говорила обычные свои богемьенские глупости. Это было ему смешно и почему-то радостно.
– Скажите, Анастасия Васильевна, – спросил он, – а есть ли теперь в Москве кафе? Или, к примеру, рестораны, или кондитерские?
Ася засмеялась так, словно он спросил ее о том, есть ли в Москве гномы и эльфы. Впрочем, оказалось, что ее смех относился не столько к самому вопросу, сколько к его интересу к подобным вещам.
– А почему вас вдруг заинтересовала эта сторона жизни, Константин Павлович? – спросила она. – Ну, кое-что, разумеется, есть, хотя и очень скудное. А иначе где же я работаю, как вы думаете?
– Не знаю, – недоуменно пожал плечами Константин. – А вы разве где-то работаете?
Он давно уже попросил Асю пользоваться теми продуктами, которые были ему положены в качестве пайка, и она согласилась, потому что он ведь в самом деле почти не бывал дома и обедал на службе – в столовой, которая была устроена при Брестском вокзале для прибывающих с фронта раненых и служащих железной дороги. Поэтому и не беспокоился о том, чем Ася питается, и не предполагал, что она где-нибудь работает.
– Вы, Костя, выгородили для себя какой-то призрачный мир и в нем живете, – вздохнула Ася, не заметив, что в ответ на эти ее слова он усмехнулся. – Впрочем, теперь каждый так живет, и я первая… Цельного мира ведь уже нет – невольно приходится жить в каком-нибудь из его осколков. Я работаю в кабаре «Шутки богов», это на Чистых Прудах. Но сегодня там выходной. А что, вы хотите нас посетить? – поинтересовалась она ироническим тоном.
– А пирожные у вас подают? – не обращая внимания на ее иронию, спросил Константин.
– Какие еще пирожные, Костя? – улыбнулась Ася. – Я даже не знаю, бывают ли теперь пирожные. Впрочем, есть зеркальная кондитерская на углу Тверской и Большого Чернышевского, и она, кажется, открыта. Только я не уверена, что в ней теперь подают пирожные. Вы знаете, у Тони полны комнаты муляжей – ее дети зачем-то принесли, когда все магазины и лавки открытыми стояли, – так вот там, по-моему, и из этой кондитерской что-то есть. Картонные торты, пирожные из папье-маше… Боюсь, это единственные пирожные, которые теперь остались.
Константин вспомнил, как с месяц назад, зайдя зачем-то в Тонину комнату, удивился, что вся она завалена муляжами из магазинных витрин. Даже разноцветные аптекарские шары стояли на трельяже по обе стороны зеркала – видимо, Тоня считала, что они украшают комнату. Тогда он и не догадался, что это такое и зачем здесь оказалось, потому что ему некогда было размышлять об этом. И только теперь он понял происхождение шаров, и каких-то овощей в корзинках, и огромных картонных часов с надписью «Верное время»…
«Может, и правда, это я живу в призрачном мире, а не она?» – глядя на Асю, подумал Константин.
Но тут же отогнал от себя эти мысли. Очень уж не похожи на призраки были бесчисленные паровозы, и вагоны, и, главное, люди, которыми он командовал в настоящей своей, не праздничной жизни. Уж как-нибудь пореальнее все это было, чем кабаре «Шутки богов»!
