– Почему ты так думаешь?
– Никки вечно хочет переспать с вами.
– Прежде, чем двигаться дальше, Рэйвен, нам надо кое-что прояснить. Границы – это важно. Мы не должны пересекать их.
Она кивнула.
– Между странами, да?
– Между пациентом и терапевтом.
– А…
– Что ты чувствуешь прямо сейчас? – спросил он.
– Грусть. Мама расстроилась, когда умерла моя близняшка и я родилась. Она знала, отец хотел мальчика. Может, поэтому я все время в депрессии. Депрессия наследуется?
– Некоторые исследователи говорят, что возможна генетическая предрасположенность.
– Вы сексист, как и мой отец.
– Я не твой отец.
– Мозгоправы все заодно, – сказала она. – Вы меня предадите в суде?
– Я должен буду сказать судье, что я думаю. Если я смогу убедить ее, что тебе нужна психиатрическая помощь, она, возможно, не одобрит твою экстрадицию в Грецию.
– Она поверит вам на слово?
– Она велела мне применить быструю имплозивную терапию.
– А что это?
– Помнишь, я показывал тебе картинки с огнем? Это часть терапии.
– Ах, это. Уверена, так говорят все садисты своим жертвам.
– Я не садист, Рэйвен. Это единственное лечение, на которое у нас есть время. Такая терапия называлась образным погружением. Пациента погружают в образы, пробуждающие в нем глубочайшие страхи. Снова и снова, пока они не потеряют свою власть над его разумом.
– Как огонь, сжегший Зубочистку.
– О чем это ты?
Она рассказала о взрыве в Пирее.
– Думаю, я тоже должна была умереть в том огне.
– Но кто был там? Это действительно была ты?
– Я не знаю.
– Это нам на пользу. Пока ты не знаешь, кто ты такая, судья вряд ли посчитает тебя пригодной для экстрадиции.
– Спасибо, что сказали. Значит, спешить некуда.
– Судья установила временные рамки на лечение, а потом она примет решение.
– Я знаю, в Америке судебные процессы открытые. Если придет Алексий, он решит, я его предала.
– Это не процесс, а слушание. Из-за национальной безопасности публику не допустят.
– Он все равно меня найдет и будет пытать, чтобы я сказала то, чего не помню.
– Я потребовал усилить охрану для твоей защиты.
– Правда? Дайте я вас обниму.
– Границы!
– …к черту границы…
– Поговорим об этом в следующий раз.
– …говорим-ждем. говорим-ждем. вечно одно и то же. мне осточертели разговоры. как насчет действий?..
– Что ж, на сегодня у нас все, разговор окончен.
– …нет! теперь моя очередь. не прогоняй меня…
– Мы это уже проходили. Есть правила и границы, – Кайл нажал кнопку на телефоне. – Гарри, проводи пациентку назад в палату, на сегодня мы закончили.
– Ненавижу тебя, Марти. Не прогоняй меня.
Гарри отвел ее в палату. Она просила его зайти с ней, но он покачал головой и закрыл дверь на замок. Когда он ушел, она стащила простыню с кровати и порвала на лоскуты. Связала их вместе и обмотала один конец вокруг шеи. Где же закрепить другой? Кроме раковины и унитаза, в комнате ничего не было. Ни труб, ни прутьев. Она этого не учла.
Затем она подумала про вентиляцию. Можно привязать к решетке. Если сложить вдвое, она как раз сумеет удавиться. Она встала на кровать и пропустила свободный конец через решетку.
Кто-то говорил ей, у мужчин бывают сильные оргазмы, когда их вешают. А у женщин тоже?
«…готовы или нет, я иду…»
Дверь распахнулась, Гарри с другим дежурным ворвались в палату и срезали ее.
– …это мое тело, моя жизнь. вас это не касается. я имею право кончить мои мучения…
Они забрали ее жгут из простыни и ушли. Она попятилась от двери и огляделась. Ничего.
«…ну ладно, я нас утоплю…»
Она бросилась на колени и погрузила голову в унитаз. Но, как только вода попала ей в нос, голова непроизвольно выдернулась.
«…ничего не могу сделать как надо. неумеха никчемная… если бы я могла улететь. но мне подрезали крылья… это нечестно. богиня победы принадлежит всем людям, народу… победу народу. для народа, из народа, всем народам и уродам.
…это фрейдистская оговорка? фрейд любил поговорки? любишь медок, люби и холодок. а то загудят в гудок и спустят курок. не суй голову в толчок! шут тебя дери. кто там голый у двери?..
…как я увижу себя без зеркала? Значит, мне придется уничтожить рэйвен, чтобы меня любил алексий…
…если сука натенсон снова поведет меня в душ, я разобью голову о кафельную стену и стану свободна, и всю жизнь буду с ним…»
Эта мысль так обрадовала ее, что она улыбнулась Натенсон.
– Спасибо за вашу заботу. Мне нужно в душ.
– Значит, строптивые угомонились?
– И вы тоже? Я никому не скажу.
Натенсон покачала головой.
– Давай-ка приведем тебя в порядок.
Она сжалась.
– Не смейте меня трогать!
– Знаешь что: я думаю, тебе не душ нужен, а ванна.
– Приятная горячая ванна успокоит мои нервы.
– Ванная вон там.
Натенсон привела ее в комнату с ванной, накрытой пластмассовой крышкой с отверстием посередине.
– Ей нужно успокоить нервы, ребята. В ванну ее.
– Это так необходимо? – спросил Гарри.
– Это решать не тебе.
– Я не такой глупый, как вы думаете. Она психически больна. Почему вы ее наказываете?
– Гарри, – сказала Натенсон злобно, – если я напишу тебе паршивую рекомендацию, ты больше нигде не получишь такую работу.
Он понуро отвернулся. Вдвоем с другим дежурным они подхватили Рэйвен и усадили в ванну.
– Вам не нужно хватать меня, – сказала она. – Я хочу ванну.
– Видишь? – сказала Натенсон. – Сама просит.
Они накрыли ее крышкой, просунув голову в отверстие.
Гарри прошептал:
– Обними себя, Рэйвен.
Другой дежурный открыл кран. Ледяная вода! Как когда Алексий поливал ее холодным душем. Натенсон стала смеяться и сыпать под крышку колотый лед.
– Г-гарри, он-на меня зам-морозит до с-смерти. Спаси меня!
Гарри весь поник и покачал головой. Она стиснула стучавшие зубы. Закрыла глаза. Сжала губы покрепче. И отключилась.
