– Небыстрый у вас сервис, – сказал он.
Официант ушел, бормоча под нос:
– Филисе то коле му.
– Тебя туда часто целуют?
Официант обернулся с нескрываемым удивлением.
– Ты знаешь греческий?
– Я из Спарты, но мне объяснили, как разговаривать с афинскими официантами.
Чтобы добраться до банка «Олимпия», потребовалось сделать две автобусных пересадки. Он снял 300 евро. Солнце зашло, и зажглись фонари, так что он решил раскошелиться на такси до дома в студгородке, где ему сняли комнату.
В прихожей студенческого общежития было темно и пахло сыром фета и гашишем. Ища на ощупь выключатель, он въехал ногой в первую ступеньку и взвыл. Лестничный пролет озарила единственная лампочка, свисавшая на длинном проводе.
По лестнице навстречу ему спускалась молодая женщина.
– Почему вы не включили свет? – спросила она, приближаясь.
Он разглядел ее стройную фигуру, короткие черные волосы и маленький рот. На овальном лице обозначилась улыбка.
– Я только въезжаю. Не знал, где выключатель.
И вот она уже была прямо под лампочкой, отчего ее лицо стало черной маской. Она прошла мимо него, коснувшись грудью его левой руки. Свет погас.
– Вот, у стены, – сказала она, – перед первой и после последней ступеньки на каждом пролете.
Он услышал щелчок и тиканье таймера. Свет включился, и ее маска вновь стала лицом.
– Только въезжаете? А вы откуда?
– С Самоса, – сказал он и добавил, чтобы объяснить свой странный акцент: – Хотя мои родители жили на многих островах.
– А здесь бывали?
– В Афинах впервые.
Свет опять погас. Он протянул руку, повернул таймер, и свет зажегся. Он посмотрел в ее глаза с темной обводкой. Некоторые женщины достигают такого эффекта косметикой. Но здесь, по-видимому, имел место алкоголь или наркотики. Или все вместе. Ее улыбка чуть кривилась вправо.
– Вам лучше подняться, – сказала она, – пока опять не застряли в темноте на полпути.
Он поднялся до третьего пролета.
– Спасибо.
– Мы наверняка еще встретимся, – отозвалась она. – Я тоже живу на третьем.
И она вышла на улицу, темным силуэтом в свете фонарей.
Он прошел через холл до своей комнаты, открыл дверь и включил свет. Теснота была неимоверная. И прокуренный воздух. Облупленные бледно-желтые стены и узкая кровать вызывали гнетущее ощущение. Помимо кровати в комнате у окна имелся стол с лампой. Дуган дернул за шнур лампы, но безрезультатно – лампочки не было. Достав из сумки костюм и рубашку, он повесил все вместе на единственный крючок на обратной стороне двери.
Он подошел к окну, чтобы осмотреть источники света внизу. Окно выходило на кирпичную стену. Ну и черт с ним. Он решил пройтись по окрестностям кампуса, чтобы заново открыть для себя город, в котором последний раз был с семьей.
Он осторожно спустился по лестнице, перемещаясь между световыми таймерами, вышел из пансиона и повернул на улицу Панепистимиу. Политех располагался в нескольких кварталах.
Когда он был здесь последний раз, на похоронах отца Хелены, она рассказала ему, как ее мать провела почти две недели, забаррикадировавшись в здании студенческого клуба, откуда вещала на нелегальной радиостанции, призывая граждан Греции сплотиться и сбросить диктатора.
Годы спустя, как сказала ей мать, революция сработала, и в итоге полковник Пападопулос задействовал армию. Некоторые из выживших, как и родители убитых и раненых, винили ее мать за подстрекательские радиоэфиры.
Он прошелся по улице, где когда-то армейские танки прорвались в ворота. К его удивлению, они оказались закрыты.
Он услышал женский голос из-за спины:
– Эти ворота закрыты с семнадцатого ноября 1973 года.
Он обернулся и увидел молодую женщину, с которой встретился на лестнице.
– Встретиться с кем-то дважды за час – это то, что я называю совпадением или судьбой.
– Не то и не другое, – сказала она. – Я за вами следила – хотела понять, вы инакомыслящий студент или шпион правительства.
– И что вы думаете?
– Я решу, когда узнаю вас получше.
– Вы собираетесь узнать меня получше?
– Учитывая, что ваша комната соседняя с моей, это вполне реально.
– Откуда вы знаете, что моя комната соседняя?
Она улыбнулась.
– Это единственная свободная комната в общаге.
Где же он видел раньше эту дразнящую ухмылку? Он указал на ворота.
– Почему они закрыты с 73-го года?
– В знак продолжающегося сопротивления.
– Против кого? Разве Греция теперь не правовое государство?
– Кто-то так считает. Другие полагают, это просто ширма, за которой прячутся Штаты.
Он попробовал понять ее позицию. Была ли она сторонницей 17N?
– Ну а вы? Как вы считаете?
– Это долгая история. Закажите мне рецину, и я вас просвещу.
– По рукам.
– А зовут вас…
– Спирос Диодорус. А вас?
– Артемида.
– Сестра Аполлона, дева-охотница.
– Скажем так, просто охотница.
Он уставился на ее кокетливую улыбку. Артемида? Реальное имя или прозвище?
Она взяла его за руку и повела долгой дорогой вокруг Политеха.
– Это площадь Экзархия. Здесь обычно зависают студенты. Мне нравится кафе «Парнас».
– Дом твоего брата, Аполлона, а также Диониса с музами.
– Вижу, родную мифологию ты знаешь, – сказала она. – Но не слишком усердствуй. А то кажется, что ты это выучил на курсах по истории античности. И что, несмотря на твой вполне правильный греческий, ты не грек.
– Спасибо за совет.
– «Парнас» похож на старые кафе-аман – там вечно кто-нибудь из студентов играет рембетику на бузуке.
Он знал, что бузука – это такая длинная гитара, сужающаяся, как ваза, но два других слова были ему незнакомы, что, по-видимому, отразилось на его лице.
– В прежние дни, – сказала она, – были такие подпольные заведения по соседству, кафе-аман. А рембетика – это греческий блюз.
– Я это знал.
Ее губы снова изогнулись.
– Ну конечно, знал.
В кафе официант провел их к столику и зажег свечу.
– Желаете сделать заказ?
– Рецину для леди и узо для меня.
