– У меня с тобой очень сильная кармическая связь, – прошептал Игорь, и Полина впервые за весь прожитый с ним год почувствовала, что эти смешные для нее слова означают в его устах объяснение в любви. – Мы каждый раз с тобою встречаемся, как пространство и радость, мы на глубочайшем уровне встречаемся, и сердце у меня так сильно бьется…
Она приложила руку к его груди. Сердце в самом деле билось сильно и часто. Она потерлась о его грудь щекой и поцеловала то место под темным соском, где даже кожа подрагивала оттого, что сильно билось сердце.
– Какой-то ты сегодня… – прошептала Полина, и это были последние слова, в которых она еще сдерживалась, потому что стеснялась себя, их произносящей. – Ты мой хороший, – быстро проговорила она, проведя пальцем по прекрасному изгибу его скулы и подбородка, по чистой линии полуоткрытых губ. – Помнишь, ты Белозонтичную свою Тару рисовал, а я зонтики белые собирала на лугу и тебя по спине ими щекотала? Помнишь, в Махре?..
Он не ответил, целуя ее наконец высвободившуюся из-под свитера маленькую грудь. Во всем доме было холодно – он был слишком большой, этот дом, и тепла двух людей не хватало, чтобы его согревать, а в нежилой спальне и вовсе зуб на зуб не попадал. Полине показалось, что от холода плечи и ключицы у нее словно делаются еще острее. И что от этого, когда Игорь целует ее ключицы и плечи, она сильнее чувствует, какие нежные у него губы…
Они словно не в постель легли, а на черно-золотой лед.
– Как на катке, – тихо засмеялась Полина. – Я под тобой спиной скользю, Игорешка…
Но уже через минуту оба согрелись и даже вспотели немного – с таким неожиданным исступлением они отдавались друг другу, сплетаясь пальцами, руками, ногами, даже, кажется, языками в непрекращающемся поцелуе и во мгновенно начавшемся, но очень долгом соитии.
Первая индийская книга, которую Полина изучила, поселившись у Игоря, была, разумеется, «Камасутра». Она ухохоталась, пытаясь повторить замысловатые позы согласно имевшимся в книге рисункам, и в конце концов прекратила эти попытки, заявив, что она ломать себе шею не намерена, а если Игорь считает, что такие штучки называются сексом, то пусть заведет себе акробатку.
– Гуттаперчевую девочку, – уточнила тогда Полина.
И вот теперь она сама чувствовала себя гуттаперчевой девочкой, и ей казалось, что она сейчас обовьется вокруг Игоря несколько раз, как вьюнок вокруг дерева.
«Тонкими ветвями я б к нему прижалась…» – непонятно почему мелькнуло у нее в голове.
Но вообще-то голова во всем этом совсем не участвовала. В голове словно костер горел, и во всем теле тоже, и Полина удивлялась только одному: как Игорь может так долго длить для себя это наслаждение? Она-то уже несколько раз чувствовала, как все внутри у нее начинает биться и трепетать, как под закрытыми веками тьма мгновенно сменяется яркими вспышками света, как сладкая судорога сводит ноги, обнимающие его спину, и волной идет собственная спина. Она не испытывала этого ни разу, и вдруг сегодня – раз за разом без перерыва…
А он все не уставал двигаться в ней и, только несколько секунд давая ей отдохнуть после всех ее волн и судорог, переворачивался на спину, а потом, когда Полина оказывалась на нем сверху, заставлял ее тоже как-то немыслимо перевернуться – в самом деле как акробатку, и она уже чувствовала, что он целует пальцы на ее ногах, щекочет губами ступни, гладит ладонями лодыжки, и одновременно – что он остается у нее внутри… И эта одновременность того, что никогда не происходило одновременно, что в ее представлении и не могло происходить одновременно, – возбуждала ее так сильно, что она не могла сдержать прерывистый стон. И не хотела его сдерживать.
Когда Игорь наконец отпустил ее, она чувствовала, что не может больше не то что изогнуться, но даже пошевелиться. Наслаждение стало не таким острым, но зато разлилось по всему телу, до кончиков пальцев. Даже, кажется, в волосах оно было, наслаждение, и от этого они наэлектризовались и чуть ли не искрились на блестящем шелке.
– А ты? – удивленно спросила она и еще больше удивилась, услышав свой голос – какой-то хрипловатый, неузнаваемый.
– Я не должен сейчас кончать, – ответил он, не открывая глаз.
– Кому не должен? – улыбнулась Полина.
– Себе. У меня сейчас очень большой запас энергии, я получил ее во время секса и не хочу отдавать сразу.
– Жадина-говядина! – засмеялась она.
– Почему жадина? Разве тебе было плохо?
– Да хорошо, хорошо. – Полина поцеловала его в ухо и положила голову ему на плечо. – Смешной ты все-таки, Игорешка!
– Ее хватит еще на несколько раз, и число их может быть доведено до… В общем, еще на много раз. Я мог бы сейчас заниматься сексом сутки напролет, если бы ты захотела. Мы с тобой очень подходим друг другу, – серьезно добавил он. – Ты дала мне энергию, но при этом, я думаю, что-то получила и от меня, чего тебе не хватало.
– Да уж это точно, что получила… Вопрос только, сильно ли мне этого не хватало! – засмеялась она.
Ей было так легко, так хорошо! Сейчас, когда она лежала, свернувшись калачиком под шелковым одеялом, и прижималась щекой к Игореву плечу, ей было даже лучше, чем пять минут назад, когда она вздрагивала от удовольствия, доставляемого его телом. И то, что еще сегодня утром казалось ненужным, досадным, теперь не пугало, а даже… Даже радовало, вот как!
Что-то произошло между ними в эти полчаса, и это «что-то» было больше, чем физическая близость.
– Но голодный ты все-таки, дорогой товарищ буддист, я думаю, как серый волк, – сказала она, легонько куснув его за плечо. – Хоть существо ты и травоядное, но, пока меня не съел, пойдем уж пообедаем.
В пододеяльник с золотыми драконами было вдето не одеяло, а тонкий шерстяной плед. Поэтому, поленившись одеваться, Полина просто завернулась в него, как в сари – во всяком случае, она представляла, что в сари заворачиваются именно так, – и отправилась на кухню. Игорь одеваться вообще не стал – пошел за нею голый, наверняка из каких-нибудь своих энергетических соображений.
Гудела колонка, шкворчала на сковородке картошка, от колонки и плиты в маленькой кухоньке было тепло, остро пахли соленые огурцы, купленные Полиной у метро вместе с небольшим дубовым бочонком, золотились на синем обливном блюде моченые яблоки, принесенные соседкой Марией Дмитриевной, белело в глиняном горшочке козье молоко…
«Может, это и есть прямые чувства?» – вдруг подумала Полина.
– А что, по-твоему, я от тебя все-таки получила? – спросила она, возвращаясь к тем словам, которые Игорь с такой смешной серьезностью говорил ей в постели. – Ну, в обмен на энергию?
– Боюсь, что это трудно определить словами. – Он забыл в спальне очки и щурился, глядя на нее. Вид у него при этом, как у всех близоруких людей без очков, был трогательно-беспомощный, и это впечатление еще усиливалось оттого, что он сидел голый на высокой деревянной табуретке, словно на жердочке. – Я постарался бы сформулировать это как-нибудь предельно понятно для непосвященного, но в таком случае мне нужно время. Но ведь ты, конечно, хочешь услышать то, что мне прямо сразу в голову приходит?
