– Выпрямись! – приказал он.
И тут в одно мгновение я понял… Я понял, что всю свою жизнь склонялся перед собственными страхами. Я искал защиты и комфорта, но никогда не смел встать в полный рост и сделать собственный выбор. Боязнь высоты – это демон трусов. Без конца избегая встречи с предметом моих страхов, всех моих страхов, я питал этого демона.
Я выпрямился.
– Прыгай! – сказал он.
От его приказа я похолодел.
Только не это… Что угодно, только не это.
И тут я вдруг почувствовал, как во мне вскипает волна ярости.
Пусть он выстрелит в меня, если хочет, но он ни за что не заставит меня прыгнуть.
И я посмотрел ему прямо в глаза.
Я понял, что он не станет в меня стрелять. Почему? Уж точно не из слабости. У него явно были проблемы, но не эта. Скорее…
– Вам надо обставить все так, как будто это был несчастный случай, как с командой из Форт-Мида?
Он остался совершенно бесстрастным, явно не собираясь мне отвечать.
– Кто вам за это платит?
– Заткнись и прыгай.
– Это вы, – сказал я, – направили «теслу» в цистерну с горючим. Это вы убили моего отца.
Сначала в его взгляде мелькнуло нечто вроде удивления, а потом он не смог удержаться от улыбки, жуткой улыбки человека, который находит радость в страданиях других.
Меня охватила ненависть.
– Я получил настоящее удовольствие, – сказал он.
Безусловно, он сказал это, чтобы усилить мою боль, но это лишь усилило мою ненависть. Единственным моим желанием в эту минуту, могучим и неукротимым желанием, было броситься и уничтожить его, замучить, заставить его страдать вместо меня, упиться его страданием, чтобы утолить жажду мести. Я знал, что он не выстрелит, что, возможно, он даже не имеет на это права, и, движимый всепоглощающей ненавистью, я был готов прыгнуть на него, когда вдруг с ужасом осознал, что, поступив так, я мог стать… таким же, как он; искать, подобно ему, удовольствия, причиняя страдания. И эта мысль показалась мне совершенно неприемлемой. Ужасной. Этот человек был отвратительным воплощением одной из граней моей натуры, прежде скрытой. И это было невыносимо.
Это было так, словно все мое существо испытывало чрезвычайное, острейшее внутреннее давление, которому я внезапно положил конец, почти без раздумий повернувшись на пятках, чтобы уйти, готовый к тому, что он все же мог выстрелить в меня, несмотря ни на что. Уйти было единственным выходом. Я почувствовал огромное облегчение. Мудрое бегство…
Я не мог предугадать того, что случилось потом: убийца бросился на меня и повалил на пол. И сразу же потащил меня изо всех сил к краю пропасти, к холодной зияющей бездне. Я понял, что настал конец вопросам мудрости или глупости, всем вопросам на свете, потому что один из нас должен был умереть, а мне умирать не хотелось.
Я бился как лев, мы катались из стороны в сторону, приближаясь к краю, затем удаляясь от него, чтобы снова к нему вернуться. Он был явно здоровее меня, но его правая рука была задействована лишь отчасти из-за пистолета, и в этом было мое преимущество. Он попытался ударить меня рукояткой оружия, и я воспользовался секундой передышки, когда он занес руку над моей головой перед тем, как нанести удар, чтобы схватить его выше локтя обеими руками и, развернувшись всем телом вокруг своей оси, чтобы усилить толчок, швырнул его в пустоту.
Его вопль быстро удалялся в падении, и я закрыл уши руками, чтобы не слышать последнего крика в его жизни.
31
Чудовищная пробка.
Барри Кантор велел своему шоферу остановиться.
– Дальше я пойду пешком. Дождитесь меня где-нибудь поближе к башне. Я позвоню вам, когда выйду.
Он открыл дверь и вышел из машины. Было холодно, и он застегнул плащ. По сравнению с забитой проезжей частью тротуар казался пустынным. Сильно пахло выхлопными газами, которые поднимались за машинами, подсвеченные фарами. Он ожидал, что на Манхэттене будут пробки в субботу вечером, но здесь, в деловом квартале, это было все-таки удивительно.
Пешком будет быстрее. Он почти отвык ходить по городу, и у него возникло ощущение, что он стал обычным человеком. Кантор улыбнулся от этой мысли.
Он достал телефон и позвонил Джеффри. Тот не ответил.
Через двести метров его ждал неприятный сюрприз: полицейский кордон заблокировал улицу и направлял поток машин по Мэдисон-авеню. Подойдя ближе, Кантор увидел полицейские ленты, перегородившие весь квартал вокруг башни. Проклятие… Кто их предупредил?
Затем он заметил фургоны телевизионщиков, и это еще больше его разозлило. Это было именно то, чего он так хотел избежать.
Он подошел к оцеплению и показал свою карточку агенту, преградившему путь.
Но тот покачал головой с огорченным видом:
– Сожалею, сэр, но я не могу позволить вам пройти. Тут у нас небоскреб вот-вот обрушится, это опасно, не стоит подходить близко.
– Я знаю, поэтому и пришел, – сказал Кантор очень убедительно. – Кстати, меня здесь ждут.
Как всегда, его уверенный вид возымел должный эффект: агент посторонился, и он смог пройти.
Чуть дальше Кантор заметил добрый десяток припаркованных пожарных машин.
Не успел он пройти и десяти шагов по направлению к башне, как к нему подскочил журналист:
– Мистер Кантор, несколько слов для «Фокс ньюс», пожалуйста.
Кантор повернулся лицом к камере и ослепляющему свету прожектора.
– Вы можете точно сказать, что происходит? – спросил журналист. – Здание «Блэкстоун» рухнет, как предыдущие?
– Я бы сказал, что ситуация под контролем. Пока рано делать выводы, но в настоящий момент, по нашим предположениям, речь, скорее всего, идет о ложной тревоге, видимо, это дело рук какого-то шутника.
– В таком случае зачем оцеплять весь квартал?
– Мы должны избежать малейшего риска, президент лично контролирует это дело. Наш главный приоритет – защитить жителей Нью-Йорка. Мы придерживаемся принципа максимальной осторожности, пусть даже, я подчеркиваю, это всего лишь, вне всяких сомнений, ложная тревога. Благодарю вас.
Кантор собрался было повернуться и уйти, но прозвучал еще один вопрос:
– Вы идете прямо к башне. Не опасно ли это?
– Люди из здания эвакуированы, но есть сведения, что на сорок третьем этаже находится один молодой человек. Мы не можем пойти на риск и бросить его, пока угроза окончательно не устранена.
– Но это же не ваша задача – обеспечивать безопасность?
– Этот молодой человек – член семьи одного из следователей, участвующих в этом деле. Вот почему я чувствую за него персональную ответственность и считаю своим долгом лично проследить за тем, что он остался цел и невредим. Благодарю вас.
