Он был совершенно лысым, и у него не хватало одного уха.
В тот момент, когда машина ударилась о поверхность воды, меня чудовищно тряхнуло внутри салона. Отбросило и буквально размазало вдоль левого борта кабины. К счастью, я не налетел головой ни на стекло, ни на руль и не почувствовал никакой боли.
Внезапно наступила полная тишина, в то время как машина неуклонно уходила под воду. И тут вдруг я осознал весь ужас ситуации – я быстро выпрямился, чтобы открыть дверь со стороны водителя, пока давление воды не помешало мне это сделать.
Слишком поздно.
Мне удалось ее приоткрыть лишь на несколько сантиметров, и я почувствовал мощное сопротивление толщи ледяной воды, которая начала проникать внутрь. Я быстро потянул дверь к себе, чтобы закрыть ее и не дать воде попасть в кабину. Но вода уже прибывала внутрь сквозь четыре пробоины, проделанные вилами погрузчика, и вентиляционные отверстия. Кабина очень быстро наполнялась водой, а машина тем временем продолжала погружаться.
Я увидел через стекло черную и блестящую поверхность океана, а потом – все…
Машина полностью ушла под воду. В оглушительной тишине она продолжала свое медленное движение в глубину, как запечатанный гроб, устремившийся в морские пучины в поисках вечного пристанища.
Внутри автомобиля было совершенно темно, абсолютный мрак, я почувствовал, что мои ступни оказались в воде, потом вода дошла до бедер, до пояса. Уровень воды поднимался с бешеной скоростью.
Скорее! Нужно срочно что-то придумать!
Вдруг мне пришла в голову гениальная мысль! Опустить стекло! Внешнее давление не сможет этому помешать, вода просто хлынет внутрь. Я забрался с ногами на сиденье и сгруппировался, чтобы быть готовым выскочить из машины, затем нажал кнопку стеклоподъемника.
Но… он не работал… Электроника вышла из строя, оказавшись под водой.
Нужно было срочно разбить стекло… но чем? В машине ничего подходящего не было, кроме коллекции карточек разных автомоек, старых парковочных талонов и потрепанных дорожных карт.
Машина продолжала погружаться, пока довольно мягко не коснулась дна. Ледяная вода в салоне доходила мне уже до груди, и ее уровень все поднимался. Здесь я и погибну, как беспомощный пленник…
Домкрат!
Большой тяжелый железный домкрат, которым я пытался воспользоваться, когда пробил колесо, должен был валяться под пассажирским сиденьем. Я бросил его туда в тот вечер.
Рукой нащупать его не получилось, и тогда я вдохнул побольше воздуха и окунулся в воду с головой, чтобы достать его. Несколько секунд я пытался найти домкрат в темноте и наконец сумел вытащить его из-под сиденья. Вода поднялась уже выше груди. Времени почти не оставалось: как только салон полностью затопит, мне не удастся как следует размахнуться.
Я изо всех сил ударил в самый центр стекла.
Ни единой трещины. Закаленное стекло… Эта пакость соответствовала своему названию.
Тут я вспомнил, что один приятель как-то говорил мне о том, что эти стекла прочны только в центре, но не по краям.
Вода уже затопила мои плечи, дошла до шеи. У меня едва оставалось время для последней попытки. Я вложил в нее всю свою ярость, нацелившись в лобовое стекло… Оно разлетелось на куски, и на меня хлынул мощный поток. Секунду спустя я оказался полностью под водой в абсолютной тишине. С помощью домкрата я очистил раму от осколков, чтобы не порезаться, затем ухватился за приборную панель и выскользнул из машины в темный океан.
Подъем был довольно быстрым, и внезапно моя голова оказалась над водой, я полной грудью вдохнул свежий воздух.
Я остался жив!
Открыв глаза, я увидел, что творилось вокруг.
Огромный корабль был в огне, в языках золотисто-желтого пламени, отражения которого плясали на воде, согревая мое лицо благословенным теплом, в то время как мое тело, пронизанное холодом, сотрясала болезненная дрожь.
На носу корабля, в нескольких метрах от меня, здоровенная крыса, спасаясь от огня, бросилась на швартовочный канат, чтобы добраться до земли.
24
Когда вертолет с Робертом и Гленном на борту с ревом приземлился на набережной в облаке пыли, поднимая волну на поверхности океана, вокруг уже было расставлено полицейское оцепление. Их было как минимум двенадцать человек в темно-синей форме с белыми буквами NYPD
[15] на спинах.
Значительная часть набережной была опоясана привычными желто-черными лентами, которые сдерживали журналистов и телерепортеров, уже прибывших на место.
На выходе из вертолета Роберта и Гленна встретили трое полицейских, направивших на них лучи мощных фонарей.
«Нормально, – подумал Гленн. – Снимать тут особо нечего, судно полностью затонуло».
– И что, там лежит корабль длиной в сто шестьдесят три метра? – спросил Гленн, подходя к краю набережной.
Он наклонился над водой и всмотрелся в сумрачные глубины.
– Черт, это идиотизм! Никаких следов…
– Банановый сухогруз! – нервно ухмыльнувшись, сказал Роберт. – Наш борец за экологию взялся за бананы! Я с самого начала говорил: у этих поджогов нет никакой экологической подоплеки. Это просто анархисты, которые поджигают все, что могут!
– Не будем спешить с выводами, – произнес Гленн.
– Да тут все и так ясно, – сквозь зубы процедил Роберт.
Гленн с сомнением покачал головой.
– Интересно, что тут делали Фишер и Анна Сондерс? – спросил он.
– Тут тоже все понятно, – ответил Роберт. – Они решили действовать самостоятельно.
– Но зачем? У них больше нет на это полномочий.
– Анна, само собой, надеется вернуть должность, если у нее что-то получится. Насчет писателя ничего не могу сказать, но тип неприятный.
– А где они сейчас? – спросил Гленн, повернувшись к лейтенанту полиции, сопровождавшему их.
– Их повезли в больницу. Парень долго пробыл в воде, у него переохлаждение. Он не хотел садиться в машину «скорой», и пришлось применить силу, таков порядок.
Гленн покачал головой.
– Пойдем посмотрим на экипаж, – предложил Роберт.
Они подошли к группе мужчин, стоявших на набережной недалеко от наряда полиции.
– Кто капитан? – спросил Роберт.
Один из мужчин шагнул ему навстречу.
– Следуйте за мной, у меня к вам несколько вопросов.
Гленн тоже собирался пойти за ними, но передумал. В любом случае он получит всю информацию позже. И потом, когда они проводили допросы вдвоем, Роберт всегда брал все в свои руки, не давая ему и слова произнести. У Гленна больше не было желания бороться с ним в попытках доказать свою профессиональную состоятельность.
