– Они были голубые, – вспомнила Женя. – И спрашивали, который час. А ты, интересно, что здесь делал в это время?
– Случайно проезжал мимо, тормознул на светофоре. Хотел уж было подойти, но ты направилась к дому. Не стал тогда тебя беспокоить. – Тут, догадавшись, что может на это ответить Женя, он опять перевел разговор на рабочую тему: – Да, так вот: или политика, или господин Стивенс. Извини, но при всем моем уважении к твоему отцу я очень не люблю, когда взрослый, циничный и опытный мужик вдруг начинает строить из себя целку. Можно подумать, если бы те, что дали ему деньги на «ЛОТ», дали бы их на политику, а не на показную аполитичность, он этих денег бы не взял!
– Это его дело, – пожала плечами Женя.
– Согласен. Но он на аполитичности делает деньги, а я на ней же их теряю. Подходит мне это, как по-твоему?
– Олег, оставь меня в покое, – на этот раз взглянув ему прямо в глаза, повторила она.
Теперь он уже не смог сделать вид, что не расслышал ее слов. И разговаривать своим привычным, уверенным и слегка насмешливым тоном, наверное, тоже не смог.
– Почему, Женя? – глухо проговорил Олег и тут же торопливо добавил: – Хорошо, пусть без «почему»! Не хочешь объяснять – не надо, я и сам все вижу, не мальчик. Ну, влюбилась ты там в кого-то, на чертовом этом Сахалине, пусть даже с кем-то жила все это время, пусть даже к нему и ездила… Но вернулась ведь, Женя! Не осталась же ты с ним! Да ведь я тебя знаю, Женечка, красота ты моя… – Голос его стал вкрадчивым. – Или он тебя послал подальше, или ты сама от него слиняла. Так что ж ты мне душу рвешь?! Что ж ты меня мучаешь теперь?
Женя ускорила шаг, и Несговоров, идя рядом с нею, заговорил быстрее:
– Ты подумай: чем мы друг другу не подходим? Ну, была б ты девочка в розовых очках, я бы еще понял. Конечно, я не ангел, в чем-то могу и разочаровать, особенно когда права начинаю качать в совместной жизни… Но ведь ты же не старлетка-идиотка! Тут мне одна письмо очередное прислала, – не удержался он от льстящего самолюбию воспоминания. – Я, мол, считаю вас самым благородным мужчиной на свете, потому что на вас каждый день по телевизору новый галстук… Но ты-то, Женя! – Страсть зазвучала в его голосе. – Помнишь, как ты меня на место поставила – ну, когда я тебе пообещал, что на презентацию пойдем вечером, а сам нажрался в монтажной и ночевать не пришел? «Чтобы тебя с похмелья пожалели, протрезвили, в бане вымыли и в печку посадили – это ты себе, Олежек, поищи Бабу Ягу!» – восхищенно произнес он. – Помнишь, Женечка? Я потом до-олго вспоминал – как ты пижаму снимала, как одевалась, как дверью хлопнула…
Конечно, Женя тоже помнила то утро. Именно тогда она и решила, что слишком много стал себе позволять ее герой-любовник и пора поставить его на место.
– Хватит, Несговоров, прошу же, – поморщилась она. – Умная я или дура, в данном случае значения не имеет.
– Еще как имеет, Женька! – горячо возразил он. – Да ты же папы своего дочка, неужели не понимаешь?
– И тебе очень жаль потерять вместе со мной моего папу? – усмехнулась она.
– Не в том смысле, в котором ты подумала. Без работы-то я, слава Богу, не останусь. И «ЛОТ», между прочим, не такая синекура для политобозревателя, чтобы за него зубами держаться, – спокойно возразил Несговоров. – В другом дело. Если мне даже Стивенса жалко терять, хоть он мне, в общем-то, никто, то уж тебя-то! Да я же тебя, как только в первый раз увидел… У тебя тогда брови такими дугами изогнулись, и посмотрела ты так… У меня аж в животе защекотало, сразу понял: вот такая женщина по мне, за такую и побороться не жалко!
Но этих слов Женя уже не слышала. Ничьих слов не хотела, не могла она слышать…
Она смотрела вдоль прямой аллеи темного бульвара, и единственный голос заглушал шум голых весенних деревьев, гул редких машин – все он заглушал. «Не слушай ты ничего, Женя… Вот здесь послушай. Вся ты у меня здесь, не могу я без тебя. Запутался я совсем, моя родная…»
Она словно наяву чувствовала запах дыма, которым пропитался Юрин свитер, и прислушивалась, как его сердце бьется у самого ее виска – то тихо и нежно, то торопится, торопится, убегает…
Глава 10
Слово «Мальта» почему-то ассоциировалось у Жени с детской книжкой про Питера Пэна. Что-то вроде острова Гдетотама, на который можно попасть только ребенком. Конечно, это не имело ничего общего с действительностью, но иллюзия была приятная, и развеивать ее не хотелось.
«В самом деле, – мелькало у нее в голове, когда то и дело всплывало в разговорах заманчивое название. – Сколько можно жить в двух измерениях? Сколько можно шарахаться от призраков, замирать на каждом шагу?! Чтобы водки спокойно не выпить, чтобы костюм спокойно не надеть! Нэйви блю… И голос его мерещится, и даже запах…»
Здравый ум, выдержка и рассудительность, способность противостоять обстоятельствам – все в Жениной натуре сопротивлялось тому, что с нею происходило.
«Полгода уже! – думала она. – Полгода… Сколько можно?»
Она не присматривала себе мужа, не боялась, что потеряет свое лучшее время, не торопилась воспользоваться преимуществами молодости, как боятся и торопятся многие женщины на рубеже двадцати пяти лет, когда о возрасте вроде бы думать рановато, но опыта уже достаточно, чтобы не считать жизнь вечным праздником юности.
Женя думала совсем о другом. Не полгода одиночества угнетали ее…
«Ну пусть, – думала она в те редкие минуты, когда все-таки могла думать о Юре более или менее спокойно. – Хорошо, пусть он решил, что мы не сможем быть вместе, что жизни у нас разные, и потребности разные, и все у нас разное… Пусть, в конце концов, решил, что жену бросать нехорошо! Но разве он из тех, кто способен жить по таким вот, в голове родившимся, решениям? Господи, да не о нем это! Да у него сердце изошлось бы, на все бы он плюнул, давно бы уже здесь был, если бы…»
В «если бы» и заключалась причина, это Женя понимала. И каждый новый день, отделяющий ее от недели на берегу залива Мордвинова – всего одной недели, которую они провели вдвоем! – только подтверждал, что все она понимает правильно.
И теперь она тоже хотела принять решение. Ей надоела изматывающая раздвоенность, она хотела наконец совместить контуры двух своих жизней. В одной из которых она была телезвездой, дочкой президента Стивенса, неплохим товарищем, «зверски шикарной и зверски недоступной женщиной», как выразился однажды Ярик Черенок. А в другой… О другой ее жизни не знал никто. Да Жене и самой казалась все более призрачной ее другая жизнь.
Почему она вдруг выдумала, что эти два контура должны совместиться именно на Мальте, – Бог весть. Но Женя все с большим интересом и нетерпением ожидала поездки на телевизионный фестиваль, известие о котором сначала встретила с таким равнодушием. К тому же она не была за границей с институтских лет, со времени студенческого обмена с Англией.
Так почему бы наконец не порадоваться?
Женя сидела на балконе и смотрела, как мерцает на горе над городком абрис старого собора. Это длилось уже часа два, не меньше: легкий ночной ветерок перебирает волосы, рябь идет по поверхности вина в широком бокале, она кутается в белый махровый халат и рассеянно следит за огоньками в горах…
