Виталий Андреевич отвлекся разговором, на пять минут отошел от нее. Женя сидела за столиком, обводила зал рассеянным взглядом и думала: вот так же, наверное, и мама ходила с ним когда-то на такие вечера, и он гордился ее молодостью, красотой, и тем, что она смотрит на него влюбленными глазами, никого больше не замечая…
Женя вспомнила, каким унизительным казалось ей, девочке, положение Людмилы Алексеевны, законной отцовской жены. Сидит где-то дома, муж тем временем развлекается с любовницей, а потом явится и небось еще претензии будет предъявлять: почему обед холодный, рубашка не та выглажена…
Теперь она смотрела на этих молодых женщин, приведенных сюда богатыми мужчинами в качестве вещественных доказательств своего богатства, и думала уже о другом: а это что, лучше? Сидеть у телефона и ждать, когда ты понадобишься для постели или для имиджа, с восторгом принимать драгоценности, которые дарятся для того, чтобы их потом по достоинству оценили коллеги…
«Не-ет, уж я не буду для них ни игрушкой, ни удобной вещью, – с каким-то медленным злорадством думала она. – От меня они этого не дождутся – ни в качестве любовницы, ни в качестве жены.
А кем же ты тогда собираешься быть? – спрашивала она себя, и тут же себе отвечала: – Дело не в том, будет у меня стоять штамп в паспорте или я буду с кем-то спать без штампа. Дело совсем в другом, и уж я сумею сделать так, чтобы они это поняли… Отец вовремя появился, вот и пусть он мне поможет, раз сам теперь хочет. А от этих я не возьму ничего, что не смогла бы обеспечить себе сама – ни-че-го! Вот прямо зарок сейчас дам: даже колечка паршивого не приму в подарок, если буду знать, что сама себе такого не смогла бы купить! Пусть это смешно, пусть детство какое-то – плевать, так оно и будет, и только так я буду счастлива».
Пока все эти мысли – самолюбивые, самовлюбленные, эгоистичные, злорадные – плавали у Жени в голове, на лице у нее выражалось нечто совсем противоположное. Она не могла видеть себя со стороны, иначе сама поразилась бы: какая чудесная рассеянность мелькает при этом в ее глазах, какая нежная улыбка прячется в уголках губ, как трогательно лежат русые колечки на высоком, без единой морщинки, лбу, над ровными дугами бровей…
Вдруг Женя почувствовала на себе чей-то взгляд и, тряхнув головой, отогнала свои мысли.
Она весь вечер чувствовала на себе разные взгляды, и в этом не было ничего удивительного. Но этот взгляд был другой – слишком направленный, слишком желающий привлечь ее внимание. Потому она сразу и ощутила его как особенный, не похожий на другие.
Медленно обернувшись, Женя заметила обладателя взгляда – и наконец хоть одного из присутствующих узнала сразу, без представления. Мужчина, сидящий за столиком рядом с композицией из экзотических фруктов, смотрел на нее с легкой ожидающей усмешкой, и она сразу догадалась, чего он ждет.
Не проведи Женя всю свою жизнь среди известных актеров – то есть среди людей, которых другие могли видеть только в кино или в театре, – она отреагировала бы именно так, как от нее сейчас ожидали. Просто не сумела бы сдержать если не восхищения, то по крайней мере удивления, неожиданно увидев лицо, которое привыкла видеть на телеэкране, которое в газетах неизменно называли «лицом российского телевидения».
Но Женя привыкла к подобным впечатлениям, и ей даже сдерживаться не пришлось – она восприняла знаменитое лицо совершенно спокойно, как всякое другое.
Кажется, товарищ этого не ожидал. Его темная бровь слегка дернулась, надломилась. Знаменитая бровь и знаменитый излом: этот красивый мимический жест тоже входил в понятие «лица», хотя, надо признать, смотрелся ничуть не наигранно, а очень естественно – наяву так же естественно, как на экране.
Обладатель лица и брови встал и подошел к Жениному столику.
– Здравствуйте, – сказал он, садясь на свободный стул. – А я смотрю-смотрю – что за лицо такое знакомое? И никак не могу узнать.
– Это не у меня лицо знакомое, – мило улыбнулась Женя. – Это лицо Виталия Андреевича Стивенса вам знакомо, а не мое.
– Тьфу ты, елки-палки! – Он хлопнул себя по лбу и рассмеялся. – Так вы, значит, Маргарита Витальевна?
Смех у него был такой же приятный, как низкий голос с отчетливыми интонациями, как все его открытое лицо.
– Евгения Витальевна, – поправила она, удивившись его осведомленности. – Я от другого брака дочь.
– То-то я вас раньше не видел. Правда, я и Маргариту не видел. Она, говорят, не имеет отношения к телевидению?
– Понятия не имею, – пожала плечами Женя. – Мы не общаемся.
– А меня зовут Олег Несговоров, – заметив, что семейный поворот беседы ей неприятен, представился он.
– Я узнала, – улыбнулась Женя. – Лицо российского телевидения.
Он непринужденно засмеялся.
– Трудно быть знаменитым! Девушки сразу начинают неадекватно относиться…
– Не волнуйтесь, – успокоила Женя. – Я к вам отнесусь абсолютно адекватно.
– Это как?
Выразительная бровь снова надломилась вопросительно.
– Как заслужите! – засмеялась Женя.
Виталий Андреевич вернулся к столику.
– Привет, Олег, – сказал он. – Что, уже дочку мою соблазняешь?
– Дочку вашу, кажется, за пять минут не соблазнишь, Виталий Андреевич, – усмехнулся Несговоров. – Ваш характер, а?
– Мой, – с гордостью подтвердил Виталий Андреевич. – А ты у нас, между прочим, как – холостой? А то не советую и пробовать…
Женя засмеялась отцовскому тону.
– Твой будущий коллега, – сказал отец, оборачиваясь к ней, и добавил, уже Несговорову: – Я вот уговариваю ее в тележурналистику податься. К себе, конечно, в новую компанию.
– А она что, не соглашается? – заинтересовался тот.
– Она еще не решила, – ответила Женя. – Но скорее всего, согласится.
– Ну и правильно, – кивнул Олег. – Я вот согласился без раздумий, несмотря на свою говорящую фамилию. Хоть мне, Женечка, было что терять. Но кто не рискует, тот не пьет шампанское! Правильно я говорю, Виталий Андреевич?
– Правильно, правильно, – усмехнулся отец. – Вот и давай шампанского выпьем за наш общий успех.
Домой Женю провожал Олег.
– Не волнуйся, папа… – начала было она, вставая из-за столика; Несговоров уже ждал ее у выхода из зала, под невысокой аркой.
– А я и не волнуюсь, Женечка, – усмехнулся Виталий Андреевич. – Олег – парень с понятием. Да и ты тоже, – добавил он.
«А все-таки приятно, – подумала Женя, садясь в новенькую несговоровскую «Вольво». – Пусть это даже только из-за папы, а все равно приятно, что он руку тебе на грудь за здорово живешь не положит, в постель не потащит как само собой… Что ж, если они по-другому не понимают – пускай хоть папы боятся».
Впрочем, по поведению Несговорова никак нельзя было заключить, что он кого-то боится. Наоборот, Олег вел себя с Женей вполне непринужденно. Он, правда, не отличался особенным остроумием, не старался ее рассмешить, но при этом был явно не глуп, в равной мере умел говорить и слушать и никаких звездных замашек не демонстрировал.
