— Смена караула, — произнес Санли Орегх, силуэт которого неожиданно возник перед двумя рыцарями.
— В одиночку? — удивился один из стражников, громыхнув железом своих доспехов, слишком резко подавшись вперед.
— В одиночку, — ответил Санли.
Стражник хотел продолжить задавать вопросы, но напарник легко ударил его по плечу, и они, синхронно стукнув себя в грудь, ушли с поста, растворившись в кутерьме расставленных на версту вперед палаток.
Санли Орегх подошел ближе к медведю и сел на ящик, освобожденный от каких-то припасов.
Несколько часов узник и его страж сидели, думая каждый о своем и наблюдая за тем, как на лагерь опускается ночь. Огни у входов в палатки зажигались один за другим, звуки тренировок сменились звуками журчащей неподалеку речки и треском горящего костра, в который время от времени прежний Хранитель Порядка подкидывал сухих веток.
— Воды?.. — Паладин протянул страннику флягу, сперва утолив собственную жажду.
Медведь промолчал, все так же бесцельно глядя перед собой. Санли Орегх разочарованно тряхнул сосуд с водой и, закупорив горлышко, положил на ящик рядом.
— Я рад, что король сохранил тебе жизнь, — спустя некоторое время заговорил он. — Мне следовало винить тебя в смерти отца… Если бы я не понимал, что виновен в ней настолько же, насколько ты.
Узник, казалось, даже не моргал.
— Я знаю, что до того, как все началось, ты не замышлял недоброго. Обстоятельства повернулись против тебя, и вот Сарвилл Кхолд, медведь из Дастгарда, обычная жертва, коих много, — Санли Орегх словно просто рассуждал сам с собой, неторопливо проговаривая каждое слово. — Как-то это неправильно, правда? Никто не делает выбор в пользу преступлений, пока что-то не загонит его в угол и он не будет вынужден поддаться этим самым обстоятельствам. Воры, бандиты, разбойники — все они преследуют одну цель — разжиться золотом и спустить его на женщин и вино. Я всегда задавался вопросом: если бы у каждого преступника было столько золота, сколько он пожелает, был ли он тем, кто он есть? Утолилось бы чувство жажды крови от избытка золота? Или все эти лишения — лишь отговорка для кровожадных убийц и клептоманов? Или все зависит от того, на чьей ты стороне? Стороне признанного людьми добра или общепринятого зла. Я убил своего отца, служа королю, король правит на благо государства, соответственно, я на стороне добра и убил во благо. Я герой. Все считают тебя отступником, и, какое бы убийство ни совершил ты: защищал ли безоружного или отстаивал честь леди, все будут считать тебя преступником априори. Где справедливость? Похоже, что ее не существует.
Вороны закаркали в небе над лагерем.
— Для тех, кто хочет ее добиться, — через некоторое время добавил рыцарь.
— Зачем ты говоришь мне все это? — Странник кинул небрежный взгляд на своего стража. — Чтобы перед тем, как сдохнуть от экспериментов в Башне Стихий, я отпустил тебе грехи?
— Я хочу сказать просто… что… иногда мы видим не то, что есть на самом деле.
Медведь горько усмехнулся:
— Правда? Тогда скажи мне, порядочный господин. Я слышал, как ты чтишь законы. Как разбрызгиваешь слюну в надежде доказать, что справедливость существует. И что же? Когда настало время сделать что-то, что находится по ту сторону добра, ты заявляешь, что справедливости не существует. Так себе отговорка. Интересно, подействует ли она, когда ты в следующий раз побежишь исполнять очередной приказ своего владыки, который не поскупится твоей жизнью и жизнью невинных, если ему нужно будет спасти собственную шкуру?
— Я верен только клятве паладина, ибо она свята, как свят лик Касандры в глазах любого верующего в него. А клятва говорит мне верить в своего короля.
— Почему не отречься от своей клятвы, если видишь, что в нынешних обстоятельствах слово, которое защитники дали Касандре, — это кулак Зла, оставляющий глубокие выбоины на стене Добра?
— Сейчас я лишь один из воинов отряда, которому поручено доставить тебя в Башню Стихий. Ты маг, а защитники всегда поступали так с магами. Магия — это то, что сеет хаос в истинных законах природы, и, стало быть, приказ не пробует на прочность мои личные убеждения, а служит на благо общему делу.
— Хорошо, — безнадежно улыбнулся странник. — А если завтра король прикажет убить ребенка, наделенного магической силой? Ты сделаешь это? Заберешь дитя у матери и перережешь ему горло? Такой королевский приказ тоже не противоречит твоим убеждениям?
— Такого приказа не будет, — отрезал Санли Орегх.
— Ха. Такого приказа не может не быть. Просто Рогар не дурак. У него наверняка есть люди, которые исполняют «добрые» приказы, а есть те, кто не побрезгует замарать руки, выполняя самые гнусные указания. Только твоя честь не станет чище оттого, что, прислуживая мерзкому типу, ты закрываешь глаза на вещи, которые противоречат твоим нравственным убеждениям.
— Ты слишком устал, медведь.
— Правда? Давай поговорим о Лиане? Ты же помнишь, кто это, верно? Принцесса была воплощением добра. Она готова была пожертвовать всем, что у нее было, и даже собой ради того, чтобы спасти жизнь человеку. Она не причинила никакого зла ни одному живому существу на Неймерии. И что с ней стало? Король позволил убить человека, который мог принести вечный мир Дордонии. Конечно, он сделал это не своими руками. Ведь в таком случае вера защитников в него могла бы пошатнуться. Скажи мне, какое наказание понес убийца принцессы?
Если бы слова могли больно бить, то именно после своего вопроса странник лишил бы сознания Санли Орегха. Паладин сидел, погрузившись в себя, и пытался найти объяснение, которым парирует выпад и после которого вера в его груди заполыхает с новой силой.
— Молчишь. Значит, и мне не на что надеяться. Как ты сказал, справедливости не существует.
В этот момент два человека с факелами вернулись на пост.
— Все, брат, — сказал один из них. — Мы пришли тебя заменить. Ступай в палатку.
Санли Орегх медленно поднялся с ящика, взял свою флягу и пошел к палаткам, по пути наступая на тени пришедших стражников, что отбрасывались от горящих факелов в их руках.
— Не вини себя, паладин, — произнес странник, заставив рыцаря ненадолго замереть. — Тьму, которая расползается по Дордонии, уже не остановить.
Казалось, что паладин хотел еще что-то сказать, но он промолчал, а его силуэт решительно двинулся дальше и исчез в ночном мраке.
***
Несколько рыцарей остались сторожить разбитый лагерь у подножия горы, когда с первыми лучами солнца отряд паладинов во главе с Хранителем Легионов двинулся к вершине, ведя странника, закованного в кандалы из трита.
Подъем к Башне Стихий был сложнейшим испытанием для всех путников, что были вынуждены забраться на Девичью Гору. Он начинался с первой ступеньки и заканчивался только у самых ворот в башню. Никто и никогда не пытался сосчитать количество этих самых ступеней, то ли выдолбленных физической силой, то ли сооруженных магически, по той простой причине, что, останавливаясь несколько раз на привал при восхождении, сбиться со счету не составляло труда, да и попросту бесконечный счет наскучивал уже на полпути к башне.
