— Мы спугнем птичку и потеряем всякие шансы найти его в этой помойке. — Странник сделал вывод, бормоча себе под нос, и снова наполнил кружку водой.
— Осторожнее, медведь, — чародейка улыбнулась, — ты начал говорить про этот город как все дастгардцы. Рано или поздно это может нас выдать.
— Значит у нас лишь один шанс, — пробубнил он в ответ, не отклоняясь от темы.
— Не факт, — чародейка села на кровать и положила ногу на ногу, — но то, что он станет осторожнее — ясно как день.
— Значит, выберем одного…
***
Акробаты синхронно поклонились и убежали под аплодисменты восторженных зрителей. На манеже появился вестник и тут же завопил во все горло сорванным голосом. Именно завопил, потому что по-другому извержение высокого запыхавшегося охрипшего тенора из пропитой глотки назвать было нельзя.
— А сейчас вашему вниманию предстанет самый великий и непревзойденный иллюзионист всех северных королевств — господин Яр из Афгаарда! Встречайте бурными и беспощадными аплодисментами!
Толпа отзывалась несмолкающим ликованием в ответ на каждый словестный выпад с манежа. Какими бы прилагательными к слову «аплодисменты» в этот вечер не раскидывался цирковой вестник, все они, как один, находили отклик у зрителей, а, быть может, голодным до представлений аардцам, и вовсе было неинтересно слушать его, и они реагировали лишь на вопли друг друга, не обращая никакого внимания на содержимое предложений вестника.
На улице уже смеркалось, и луна покорно заняла свое место на небе, вбрасывая толику мягкого света сквозь каменные бивни животных. Музыканты заиграли тревожный мотив. Все факелы погасли на несколько секунд, погрузив амфитеатр в кромешную тьму. Народ еще не успел запаниковать, как огонь вновь разгорелся и в центре манежа уже стоял высокий мужчина в черной мантии. Зрители охнули. Факелы снова погасли и вновь загорелись, когда Яр из Афгаарда пропал с места, а на пол, где он только что стоял, опускалась его легкая словно птичье перо мантия.
Девушка, сидевшая на противоположной от Сарвилла и Ноэми стороне, вскрикнула — пронзающая волна ужаса накрыла зрителей и заставила присутствующих утонуть в безмолвной тишине. Все обратили внимание на силуэт иллюзиониста, возникший возле испуганной девчушки и исчезнувший мгновенно после очередной игры со светом. Пространство под куполом заполнилось светом и овациями, когда иллюзионист вновь оказался в центре арены, сидя на троне, с королевским плащом на плечах, короной на голове и лицом короля Дордонии Рогара Вековечного.
Манеж на глазах у всех покрылся черно-белыми мраморными плитами. Плиты ложились одна за другой то ли в самом деле, то ли в сознании каждого присутствующего, стирая границы между явью и вымыслом, реальностью и сном, манежем и зрителями. Жаль, никому и в голову не пришло обратить внимание на стены цирка внутри перед началом представления, потому как сейчас они оказались увешены картинами королевской семьи, королевским гербом, на котором лев вцеплялся в шею огромному дракону, а по краям красной ковровой дорожки, ведущей к трону, неподвижно стояли королевские паладины, доспехи которых вздымались в такт их — настоящему или нет — дыханию. Трудно было поверить в то, что теперь яркий солнечный свет освещал королевский тронный зал через большие окна замка Шаарвиль.
Сарвилл сглотнул. Иллюзия оказалась настолько реальной, что он забыл, зачем они сюда пришли и поймал себя на мысли, что судорожно думает, как незаметно покинуть помещение — ускользнуть в окно, провалиться под землю. Что угодно, лишь бы не пробыть здесь ни минуты.
— Сарвилл! — Ноэми вырвала его из мыслей.
— Я не уверен… — произнес он хриплым голосом — во рту было сухо.
В зал зашла королевская чародейка. Да, это была Люция. Она предстала перед всеми — или только перед странником — точно такой, какой ее всегда ему описывали — высокая, худая пепельноволосая бестия с осиной талией, острыми чертами лица, в черном платье, визуально делающем ее еще тоньше и серебряным узором диадемы в идеально прямых длинных волосах. Выразительно, ступая шаг за шагом и отбивая каблук не только о мраморный пол, но и о взбудораженное сердце странника, она приблизилась к королю Дордонии и получила какие-то указания, которых было заведомо не расслышать. Она пошла между рядов, стреляя взглядом в разные стороны, внимательно выискивая кого-то определенного.
Ищет добровольца для фокуса? Почему бы не спросить такового с манежа? — пронеслось в голове медведя. Именно эта мысль не позволила ему заметить того, как королевская чародейка оказалась совсем рядом и, обхватив ледяной ладонью запястье, потянула его за собой. Странник повиновался и вслед за ней вышел в самый центр тронного зала.
Навязчивая идея, будто он стоит абсолютно нагой перед всеми ненавистными горожанами Аарда не покидала его до тех пор, пока он не ощупал загнутые рукава рубахи, которая была обречена висеть на нем, а не быть одетой. С облегчением поняв, что вся одежда на месте странник поднял глаза и обнаружил вокруг себя давящие стены Шаарвиля, за которыми, по всей видимости, и остались другие посетители цирка.
Когда Люция подвела медведя к трону — седалище уже лишилось спинки и подлокотников, а недалеко от него играл бликами солнца длинный двуручный меч. Чародейка завязала страннику глаза и поставила на колени, ударив холодом своей ладони ему в затылок и положив его голову на то, что осталось от трона. Зрители вновь ахнули, когда король взял в руки «Львиную доблесть» — именно так назывался фамильный меч Рогара. Четким и равнодушным движением владыка обезглавил странника. Если бы зрителей от него не скрывала стена иллюзии и абсолютно черная ткань, он бы увидел, как каждый из горожан с испуганными глазами хватается за лицо.
В тронном зале повисла гробовая тишина. Король за волосы поднял отрубленную голову так высоко, как только мог, ожидая восторженных оваций зрителей, но никто даже не думал менять позу с того момента, как сталь нашла дерево. Если у страха и были глаза, то именно такие — огромные, вылупившиеся зенки тысячей пар глядящие на бьющееся в предсмертной корче тело. Кровь с плахи живо разливалась из тела, обезглавленного и лежащего в густой алой луже под помостом, и ниспадала щедрыми каплями из лишившейся туловища головы.
Рогар и чародейка не спешили продолжать выступление, играя на чувствах аардцев. Ноэми никак не могла ожидать такого поворота событий, а когда «Львиная доблесть» уже неслась к своей цели, было слишком поздно что-либо предпринимать. Теперь она всеми силами пыталась сосредоточиться на своих логических размышлениях. На том, что все это первоклассная иллюзия и король не мог оказаться в Аарде так быстро, да и откуда он мог знать обо всех их передвижениях? На них мог кто-то донести? Навряд ли весть могла так быстро добраться до этого города. Но все эти рассуждения рано или поздно все равно заводили ее в тупик одним простым словом — магия. Магии подвластно все. Да и кто знает, что Рогару удалось вывести в Башне Стихий. Быть может теперь на всей Неймерии они со странником у него как на ладони.
Наконец Люция оттаяла, словно ледяная фигура, обретшая способность двигаться. Невидимой силой она подняла обезглавленное тело с колен, а король приложил к нему голову. Из зала послышались редкие недовольные выкрики слабонервных и мольбы тех, кто просил похоронить невинного по-человечески. Не обращая внимания на поднимавшийся галдёж и накрыв все это кощунство мантией, которая с самого начала представления так и лежала посреди зала, король несколько раз хлопнул в ладоши, после чего сорвал накидку, показав всем зрителям живого, но ошеломленного странника.
