Еве давно уже не приходилось видеть отца в таком подавленном состоянии. Да вообще-то и никогда не приходилось…
– Но ты же тоже, папа, – сказала она, чтобы что-нибудь сказать, – ты же тоже с Америкой работаешь. Заказы у вас, контракты… Ты же как-то смог! Сам говорил, что, как только идеология душить перестала…
Она сказала это, чтобы как-то его подбодрить, но едва ли ей это удалось.
– Я смог! – усмехнулся Валентин Юрьевич. – Да, я смог… Но у нас просто специфика такая была, понимаешь? Надо было только освободиться от излишней секретности – и можно было не сомневаться, что мы нарасхват будем. Ведь это бесценный опыт – то, чем мы занимаемся, после Чернобыля особенно… Хорош бы я был, если б его не использовал! Ну и что мне теперь, радоваться жизни? А остальным что делать – тем, которые на пятьдесят лет вперед работают? Да что там на пятьдесят! Думаешь, кто на сегодняшний день работает, тем по заслугам воздается? Юркиного однокурсника недавно встретил – тоже случайно, на улице. Я его, правду сказать, по имени не помню, он сам поздоровался, лицо знакомое… В Бакулевском работает, кардиолог, а в свободное время ездит котов кастрировать у «новых русских», чтоб семье с голоду не сдохнуть. Это как?! Какое у него свободное время, у хирурга, я же помню, как Юрка… Да ему бы поспать лишний час, а не…
Наверное, водка подействовала: отец не заканчивал фразы, говорил сбивчиво и вертел в руках пустую рюмку. Ева осторожно попыталась отодвинуть графин подальше, но, заметив ее жест, Валентин Юрьевич придвинул его снова.
– Да ты не волнуйся, – сказал он, и в голосе его мелькнула усталость. – Не волнуйся, Евочка, не сопьюсь я с этой водки… – Улыбка медленно, словно сквозь тучу, пробивалась в его глазах – та самая, немного исподлобья, которую Ева так любила. – Да и некогда особенно спиваться, – добавил он, уже сквозь улыбку. – Завтра в Кратово поедем, не сегодня уже, конечно… Хочешь с нами?
– Нет, – покачала головой Ева. – Я, наверное, к Галочке завтра пойду, нам там надо кое-что… Я разогрею суп, папа, – сказала она. – Скоро мама придет.
– Да, надо закусить все-таки, – смущенно кивнул отец. – Ты ей не говори, ладно?
– Да не будет она тебя ругать, – улыбнулась его смущению Ева. – Не бойся, алкоголик милый, она тебя любит, ругать не будет!
У Дениса давно уже был телефон, но Ева так и не решилась ему позвонить, прежде чем ехать в Крылатское. Да и что она сказала бы по телефону – что хочет с ним увидеться? А вдруг он ответил бы, что они увидятся завтра в школе? И ведь действительно так оно и есть…
Она ехала к нему, и сердце у нее колотилось так, что к концу пути, уже у подъезда, Ева остановилась на минуту, чтобы дать утихнуть сердцу.
Она даже обрадовалась, что лифт не работает: теперь ее смятенный вид и прерывистое дыхание можно было объяснить тем, что поднималась пешком на девятый этаж.
Все-таки она помедлила еще мгновение, уже поднеся руку к звонку, потом наконец позвонила. За дверью было тихо, а громкий голос, доносившийся оттуда, сменился музыкой. Это было просто радио, ну да, он же часто забывал выключить радио на кухне…
Ева позвонила еще раз, еще – пока окончательно не убедилась в том, что приехала напрасно.
«Ну и правильно, – подумала она. – Никогда я не ездила к нему без предупреждения, и не надо было, потому так и получилось… Не надо делать то, что тебе несвойственно!»
Ева медленно пошла вниз. На лестнице не горела лампочка, и она спускалась в кромешной темноте. Что ж, надо просто идти к автобусу, потом к метро, потом долго ехать по голубой линии… До боли изученный маршрут!
Ева вдруг поняла, что с недавних пор – если можно было считать «недавней порой» их последние встречи – она всегда проходила этот путь одна: Денис даже не провожал ее до метро, как делал это раньше. Правда, и уходила она не поздно, еще было светло, волноваться не о чем…
«Да он же, наверное, на параплане летает! – вдруг мелькнуло у нее в голове, когда она уже подошла к автобусной остановке. – Ну конечно, он же сам говорил недавно Олегу, что каждые выходные теперь летает, как же я забыла!»
Ева так обрадовалась своей неожиданной догадке, как будто именно она должна была принести ей счастье. Она отошла от бровки тротуара, пропуская людей к подъехавшему автобусу, двери захлопнулись перед ней… И, словно боясь передумать, Ева быстро пошла в сторону улицы Крылатские Холмы, где, она знала, летали парапланеристы.
Их видно было даже отсюда, от Денисова дома. Вглядываясь в разноцветные дугообразные купола, парящие в сером небе над откосом глубокого оврага, Ева вдруг подумала: «А может, лучше бы мне было не догадаться, где он…»
Но она тут же отогнала эту никчемную мысль и ускорила шаг.
Куполов было несколько, все они были друг на друга похожи, несмотря на свою разноцветность, и Ева напрасно всматривалась в них, стоя над оврагом и глядя вниз по склону.
Ей показалось было, что один из парящих в воздухе людей и есть Денис, но глаза у нее слезились от ветра, которого она совсем не чувствовала, пока шла между домами, и надо было подойти поближе, чтобы узнать Дениса наверняка.
Оглядевшись, Ева увидела довольно широкую и пологую тропинку, ведущую со склона, и пошла по ней вниз, то и дело скользя на влажной глине. Сапоги у нее были удобные, без каблуков – легкие такие, мягкие осенние сапожки, привезенные папой из Германии вместе с забытым у Дениса зонтиком.
«Хорошо, что снега нет, – подумала Ева, спускаясь. – Все-таки круто здесь, так и голову можно сломать».
Она просто так подумала – «голову сломать», мысленно произнесла эти слова, не осознавая их истинное значение. Но тут же представила, что Денис, может быть, летает сейчас над этим скользким склоном, и завиток на его затылке… Еве стало страшно, и еще быстрее, почти бегом, хватаясь за какие-то кусты, она устремилась вниз.
Конечно, он был здесь! Только не под тем ярко-синим куполом, под которым ей сразу померещилась его фигура, а совсем под другим, пестрым, похожим расцветкой на бабочку-махаона. Ева уже довольно долго спускалась по тропинке, так и не видя Дениса, потом наконец обернулась – и тут же заметила его.
Оказывается, он еще только собирался прыгать: может быть, пришел недавно, а может, это был уже не первый его прыжок. И он был совсем близко – Ева даже лицо его видела снизу, стоя под откосом, даже родинка почудилась ей в правом уголке его губ…
То ли оттого, что день был такой же пасмурный, как тогда, в Крыму, то ли по другой какой-нибудь причине, – ей вдруг показалось, что ничего не было… Не было всех нелепостей этих лет, и его равнодушия не было, и их невстреч, и безразличия в его голосе – ничего! Только те минуты, когда он целовал ее в тумане, и потом – когда она впервые почувствовала жар его тела в темноте и когда он рассказывал ей о раскопках и предках и ласково гладил ее голову, лежащую на его плече… Все минуты, когда им так хорошо было вдвоем, что невозможным казалось разомкнуть объятия!
