– А это обязательно? – спросила Ева. – Вот именно этим летом скитаться по степям? Все-таки ты поступала, устала…
– Ничего я не устала, – покачала головой Полина. – И вообще, мне это надо, понимаешь? Я так хочу, потому что мне так надо.
– Надо так надо, – завершила разговор мама. – Когда вы едете?
– Все-таки как-то… – сказала Ева, когда Полинка уже вышла из кухни и болтала с кем-то по телефону, отец отправился в гараж что-то чинить в машине, а они с мамой убирали посуду. – Как ты легко ее отпускаешь! Неужели не волнуешься?
В Евином голосе слышалась даже легкая обида. Действительно, что это такое? Попробуй она скажи, что едет куда-нибудь, начнутся расспросы, разговоры, в маминых глазах непременно мелькнет тревога. А тут малолетняя, можно сказать, девчонка объявляет, что едет невесть куда невесть с кем, – и ничего, никому и в голову не приходит запретить!
– Волнуюсь, – ответила Надя. – Но что можно сделать? – И, поймав уязвленный Евин взгляд, она пояснила: – Ей действительно так надо, она же не притворяется. – По Надиному лицу скользнула улыбка. – Я, знаешь, впервые от нее эти слова услышала, когда ей два года было. Она же у нас ранняя умница, в годик уже вовсю болтала… А ты не помнишь?
– Помню, – кивнула Ева. – Что в годик болтала, это помню.
– Ну, и все остальное – тоже ранняя. Да, так вот, ей два года было. Мы с ней пошли гулять – в парк Горького собирались ехать, нарядила я ее как куколку, помнишь, такое васильковое пальтишко было у нее? И я с соседкой остановилась у подъезда, упустила ее из виду на минуту. Оборачиваюсь – стоит посреди огромной лужи, все пальто в грязи, а она ногой топает и внимательно так наблюдает, как брызги разлетаются! Я к ней – Полина, что ты наделала, посмотри на свое пальто, выйди из лужи сию секунду! А она так спокойно на меня смотрит и говорит: зачем ты мешаешь, мама, мне так надо! И таким тоном, что я просто опешила – не знала, что и сказать…
Ева засмеялась, представив себе эту картину. Что ж, сказать и в самом деле было нечего – и тогда, и сейчас.
– Я за нее волнуюсь, – повторила Надя. – Но понимаю, что сделать ничего нельзя. По-моему, она не всегда сама этим руководит – тем, что ей бывает надо… Так что пусть едет. Да она нас, кстати, и не спрашивает, – добавила она.
– Ты, наверное, тоже такая была… – медленно произнесла Ева. – Ну конечно, в кого она еще такая? Не в меня же!
– Я? – усмехнулась Надя. – Не знаю, может быть… Я уже забыла.
Адам не приехал на Октябрьские праздники, как обещал.
Надя едва дождалась этих праздничных выходных. Последние дни просто считала по пальцам, и они тянулись бесконечно. И вот – Витька приехал один…
– Ну что ты на меня так смотришь? – мрачно сказал он, встретив Надин взгляд. – Думаешь, все так просто – сел и поехал?
– А разве так трудно? – едва сдерживая дрожь в голосе, спросила Надя. – Три часа всего на автобусе…
– Это мне три часа, – заметил Витька. – А ему побольше будет. Он же иностранец, между прочим, забыла?
Надя и в самом деле забыла обо всем: иностранец, не иностранец, легко, трудно… Она помнила только каждое его слово, и его взгляд, и глаза – глубокое, прозрачное море у самого своего лица.
– Да не переживай ты так, – смягчился Витька. – Ну, привезу я его зимой. Может, даже до каникул еще подъедем, перед сессией. На новогодние праздники будет же пару дней. Нельзя ему так часто, – оправдывающимся тоном объяснил он и добавил, бросив быстрый взгляд на Надю: – И вообще, может, лучше б ему совсем не приезжать тогда…
Но этих слов она уже не слышала. Что ж, выходит, надо еще ждать. Три месяца ждать! Какую часть составляют три месяца из семнадцати лет? Огромную, совсем не такую, как, например, из тридцати…
– Я ему тогда письмо напишу, – сказала Надя. – Передашь?
– Не надо! – тут же ответил Витька. – Он тоже тебе хотел написать… Ни к чему это, Надюшка, ты вот меня послушай! Ты взрослая уже, должна понимать. Ничего, кроме лишних неприятностей.
И она стала ждать – и дождалась. Адам действительно приехал в первые январские дни, сразу после Нового года, Витя не зря обещал.
Только все было совсем не так, как она ожидала. Наде казалось, что день приезда Адама будет каким-то особенным днем, совсем не таким, как другие. Что сразу раздастся его нетерпеливый звонок, или даже просто распахнется дверь, он вбежит в комнату, застынет на пороге, а она… Что она – Надя не знала, но чувствовала, как от одной только мысли об этом сердце у нее замирает.
О том, что Адам уже приехал, она узнала от мамы.
– Галя утром за смальцем забегала, – сказала за завтраком Полина Герасимовна. – Забыла, говорит, что смалец кончился, а тут хлопцы приехали, не бежать же на базар.
– Что, кавалеры Надюшины приехали? – улыбнулся, не отрываясь от «Черниговской правды», отец. – Ну, теперь пойдет гулянка! Куда только ходить будете, а? – подмигнул он дочери. – Танцы ж ваши на зиму закрыты.
Они позавтракали, отец ушел к себе на кожевенный завод, несмотря на посленовогодние выходные, мама в школу, и Надя осталась дома одна. Тишина стояла в квартире, привычная глубокая тишина, усиленная снежным светом за окнами и белыми шапками на голых ветках каштанов.
Неудачно повешенный шарик упал с высокой новогодней елки, разбился об пол. Надя вздрогнула: неожиданно прозвучал этот звон в тишине. Адама все не было, хотя тетя Галя уже наверняка тоже накормила их с Витькой завтраком. И что же он там делает сейчас?
Можно было, конечно, пойти к соседям самой, раньше она так непременно и сделала бы. Но сейчас ее словно оцепенение охватило.
«Почему он не приходит? – думала Надя, машинально теребя елочную ветку, с которой только что упал серебряный шар. – Занят или стесняется меня? Или просто не хочет меня видеть?»
Кровь приливала к щекам от этих мыслей, и Надя не могла себя заставить думать о чем-нибудь другом. Да и не хотела…
Так прошел день и начался вечер, сгустились за окном ранние зимние сумерки.
За весь день Надя ни разу не вышла на улицу. Только прислушивалась, не хлопнет ли соседская дверь. Но на лестнице было тихо, и она не знала уже, что думать.
– Мусор не выкинули с утра, – вспомнила вечером мама. – Или не было мусоровозки?
– Не было, – машинально кивнула Надя. – Праздники же.
– Значит, вечером будет. Вынеси, Надя, ведро, – сказала Полина Герасимовна. – А то я селедку в обед чистила, провоняет до завтра.
Теперь, к вечеру, Надя уже с трудом сдерживала слезы и боялась, что мама вот-вот это заметит. Он приехал – и не заходит, никак не дает о себе знать! Не хочет ее видеть… Поэтому она даже обрадовалась возможности выйти из дому.
Мусоровозка останавливалась далеко от дома, в соседнем дворе, мороз стоял настоящий, новогодний, поэтому Надя накинула свою кроличью шубку, влезла в большие белые валенки, которые они с мамой всегда надевали, когда надо было выскочить ненадолго – в погреб или мусор вынести.
