В тюрьме хюльдр никогда прежде не сидел человек, поэтому Марта была для них чем-то вроде экзотической находки.
Затем к Вжппу обратился другой хюльдр. Это был Грентул, который, похоже, его поторапливал.
Марту выпихнули из камеры и потащили вниз по коридору. Вжпп крепко держал ее руку, хотя это было совершенно необязательно. Они поднялись по темной лестнице и вышли наружу, в свежий ночной воздух, где их ожидали четыре белых жеребца и повозка.
На повозке была установлена большая клетка. Когда туда швырнули Марту, внутри уже находились Снежная ведьма, томте и двухголовый тролль.
Один из стражников-хюльдр — самый старый, судя по его морщинистому лицу и высохшему, потрепанному хвосту, — взобрался на деревянное сиденье, установленное в передней части повозки. Повозка двинулась вперед. У возницы был длинный хлыст, которым он неустанно подгонял лошадей.
Остальные хюльдры шагали рядом с повозкой, замахиваясь на узников факелами, когда те подходили слишком близко к прутьям клетки.
— Оггуп флимп, — поминутно кричали они. — Оггуп флимп! Оггуп флимп!
Марта, скрестив ноги, села в середине клетки. Рядом с ней уселся томте, мурлыкающий себе под нос веселые песенки.
Снежная ведьма села на пол в передней части клетки, отдельно от всех остальных. Мягкий ветерок сдувал ей на лицо ее седые волосы, но она не делала никаких попыток отбросить их назад.
Марта посмотрела вперед, на четырех белых жеребцов. В свете факелов ей были видны тонкие шрамы на их спинах, и она вздрагивала каждый раз, когда раздавался свист хлыста.
За спиной она слышала голоса двух голов тролля, которые переговаривались друг с другом, чтобы отвлечься от мрачных мыслей.
— Тебе страшно? — спросил Тролль-левый.
— Да, — ответил Тролль-правый. — Я дрожу, как кролик.
— Я тоже, — неожиданно для самого себя сказал Тролль-левый. — Я тоже.
Марта закрыла глаза и попыталась представить, что она сидит у мамы на коленях. Она вспомнила ее тепло. Ее запах. Легкий поцелуй, которым она всегда целовала Марту в макушку.
Все это никуда не делось.
Любовь, которую всегда давала ей мама, никуда не делась. Упавшего бревна было мало, чтобы разрушить ее. И сейчас она по-прежнему могла почувствовать эту любовь. Любовь, которая жила в маминых руках, обнимавших ее, словно теплое одеяло. Тепло маминых рук позволяло верить в лучшее — вопреки всему. Оно позволяло верить в то, что даже в самые страшные мгновения жизни любовь никогда не умирает.
МЕСТО ДЛЯ ОТДЫХА
На лес опускалась тьма. Или, точнее сказать, она наступала — стремительно, со всех сторон.
Когда Сэмюэль и Ибсен спускались по холму, им стало казаться, что они два ныряльщика, идущих к озеру. Ночь была похожа на темный водоем, в который им предстояло нырнуть. Вместе с ночью пришел страх.
Лес и днем-то был страшным, но в темноте он вселял настоящий ужас. От каждого треска сломавшейся веточки, от каждого крика совы Сэмюэль оборачивался, ожидая увидеть приближающихся троллей или кого-то еще хуже. Стволы сосен вырастали из темноты, словно специально стараясь напугать его. Даже щербатая луна, казалось, задыхалась от ужаса, глядя вниз на мальчика с собакой, идущих ночью по такому опасному месту.
Днем по крайней мере Сэмюэль мог увидеть, есть у лесных существ тень или нет. Теперь же, в темноте, было невозможно отличить хорошее от плохого.
Он посмотрел на землю и различил отпечатки ног с тремя пальцами. Тролли. Он продолжал идти вперед, изо всех сил стараясь не думать о том, что будет, если он столкнется нос к носу с троллем. Ведь в книге говорилось о том, что у троллей нет никаких слабостей, а книга, несомненно, была права. Так же, как была права насчет пикси и всех остальных существ.
(Но, конечно, вам не следует верить всему, что вы читаете в книгах.)
К счастью, инстинкт Сэмюэля, гнавший его вниз по холму, оказался верным. Они вышли на широкую дорогу со следами от повозок, и Сэмюэль понял, что это именно та дорога, о которой говорил правдивый пикси. Та дорога, которая должна была привести их к Мастеру перемен.
— Вот она, — сказал Сэмюэль, чувствуя, что ему просто необходимо произнести что-нибудь вслух. — Вот эта дорога.
Он повернул вправо и пошел по дороге, только сейчас заметив, что Ибсен очень устал. Пес, казалось, был близок к тому, чтобы заснуть прямо на ходу. Его хвост бессильно повис, а язык свешивался из угла рта, как кусок ветчины. Его лапы становились все тяжелее.
Сэмюэлю тоже было все труднее и труднее идти.
«Не засыпай», — твердил он себе.
Но это было непросто. Его веки наливались тяжестью, и ему стоило невероятных усилий держать глаза открытыми. А сандалии правдивого пикси начали ужасно натирать его ноющие ноги.
«Ну, наверное, ничего страшного не случится, если я немножко вздремну», — подумал он.
Ведь, если подумать, в темноте было гораздо безопаснее затаиться, чем продолжать путь. А если они немного поспят, то проснутся освеженными и более чуткими, и тогда у них будет больше шансов найти Марту. С этой мыслью Сэмюэль огляделся в поисках подходящего места, где можно прилечь.
Он поманил Ибсена за собой и, сойдя с дороги, зашагал между сосен. Если они найдут достаточно широкий ствол, то, спрятавшись за ним, останутся незамеченными.
Поэтому он подошел к самому большому стволу, который смог найти, и улегся на землю, прижав к груди книгу, словно она была грелкой с горячей водой. Ибсен свернулся у него под боком и спустя пару секунд отключился. Но Сэмюэль обнаружил, что заснуть не так-то просто. Сначала он положил голову на ствол, но он оказался самой твердой и неприятной подушкой на свете. Глядя в ночное небо, украшенное узором из мерцающих звезд, он понял, что не сможет заснуть, лежа здесь.
Потом он опустил голову, положив ее на землю, но земля тоже оказалась жесткой. И очень колючей из-за усыпавших ее сосновых иголок. Зажмурившись, он попытался уснуть, но это было так же невозможно, как пытаться догнать радугу. Каждый раз, когда он уже почти засыпал, сон в последнюю секунду ускользал от него.
Он был совершенно изможден, но было ясно, что заснуть здесь невозможно. Он вдруг вспомнил о словах, которые папа сказал ему после его первого дня в средней школе:
— Счастье повсюду, сынок. Нужно просто знать, где искать его.
Папа был неправ. Где было счастье в этом лесу? Здесь не было ничего, кроме страха, жестокости и одиночества. И сосновых иголок.
«Так не пойдет. Здесь я ни за что не усну», — подумал он.
Сэмюэль встал и стряхнул с щек прилипшие сосновые иголки. Он огляделся вокруг, но везде было то же самое. Твердые стволы и твердая земля. Как будто весь лес был специально сделан для того, что не дать ему поспать.
Он пошел прочь от Ибсена, находясь в каком-то странном окоченении между сном и бодрствованием и забыв о том, что он находится в самой опасной части леса. Он уже собирался снова попробовать где-нибудь пристроиться, когда вдруг обо что-то споткнулся. Или, точнее, на что-то наступил.
