— Да, извини.
Сэм убирает свое добро.
— Засекли двоих учителей. Почти никто на них не ставил, всего трое. Тебе надо выплатить около шести сотен.
Он поправляется:
— Нам надо выплатить.
— Ну, не всегда везет. Кто?
Я сильно просчитался. Но лучше пусть не знает, насколько сильно. Как обычно — слишком полагался на проигрышные ставки.
— Рамирес и Картер, — ухмыляется мой сосед.
Качаю головой. Учительница музыки и учительница английского. Обе замужем.
— Доказательства? Без них любой выигрыш… Он открывает ноутбук. На фотографии миссис Картер обнимает миссис Рамирес и целует ее в шею.
— Может, фальшивка? — спрашиваю с надеждой.
— Нет. Знаешь, после твоего отъезда все ведут себя странно. Начали про меня друзей расспрашивать.
— Людям обычно не нравится, что у букмекера тоже есть друзья. Подозревать начинают.
— Но я не собираюсь бросать своих друзей.
— Никто тебя и не заставляет, — отвечаю ему машинально, потом вздыхаю. — Я пошел за наличкой. Слушай, прости, что веду себя как свинья, требую доказательства.
Жутко неловко. Разговариваем как два подельника.
— Да ну, ничего странного, ты вроде всегда такой. И ведешь себя как обычно.
Сэм, кажется, искренне озадачен. Привык, наверное, иметь дело с подозрительными, вспыльчивыми типами. Или я никогда и не выглядел нормальным, себе только льстил. Опустив голову, шагаю к библиотеке. Если меня застукает Норткатт или кто-нибудь из ее прихвостней, точно получится «нарушение административного предписания». Я же вроде как на больничном. Стараюсь не смотреть никому в глаза.
Библиотеку Лейнхарта построили в восьмидесятых на деньги какого-то известного музыканта. Тогда, вероятно, казалось, что это перекошенное круглое здание удачно осовременивает старинные кирпичные постройки, новое слово в архитектуре. Самая уродливая часть кампуса. Зато внутри уютно: везде расставлены диваны, от центра веером расходятся книжные стеллажи, в главном читальном зале висит громадный глобус. Каждый год двенадцатиклассники пытаются его украсть — регулярные ставки.
Из-за большого дубового стола машет рукой библиотекарша. Сама только что из колледжа, носит продолговатые очки в разноцветной оправе. Некоторые придурки пытаются ее закадрить и ставят на это. Такие пари принимать противно.
— Здорово, что вы вернулись, Кассель.
— Я тоже рад, мисс Фиске.
Раз уж заметила, попытаюсь не вызывать подозрений. Надеюсь, не сразу поймет, что я тут не насовсем, а когда поймет — уже сумею вернуться по-настоящему.
Рабочий капитал спрятан в огромном переплетенном в кожу словаре имен собственных. Три тысячи долларов. Уже два года их тут храню, и пока все шло гладко. Никто им не пользуется, кроме меня. Боюсь только, что книгу в любой момент могут списать — какой прок от ономастического словаря? С другой стороны, том на вид дорогущий, название непонятное — начальство Уоллингфорда наверняка его хранит, чтобы очки родителям втирать: вот, мол, какие заумные книжки ученики здесь читают.
Открываю, достаю шесть сотен, озираюсь, словно рассматривая сборники поэзии Возрождения, а потом по-тихому смываюсь в общежитие. Там уже должен ждать Сэм. На лестнице чуть не натыкаюсь на Валерио. Второпях ныряю в туалет и запираюсь в кабинке. Сердце бьется как сумасшедшее. Прислоняюсь к стене и успокаиваю сам себя. Ничего страшного, ни на чем неприличном пока не застукали. Валерио меня не заметил, по всей видимости. Пишу сообщение Сэму.
Через минуту он уже в туалете.
— У нас тут тайная явка?
— Смейся-смейся.
Даже не злюсь на него, скорее уж в голосе облегчение. Открываю дверь кабинки.
— Все чисто. Прием-прием. Орел в курятнике. Бабушка приехала.
Невольно улыбаюсь, доставая деньги.
— Ты прямо мастер маскировки.
— Слушай, научи вычислять процент, а? Если бы я сам захотел на что-то поставить. Как ты перераспределяешь деньги игроков? В Интернете пишут кое-что, но ты вроде по-другому работаешь?
— Все сложно.
Не хочется ему объяснять, что я на самом деле мухлюю.
Сосед наклоняется к раковине.
— Мы, азиаты, знаешь ли, здорово сечем в математике.
— Ну ладно, гений. Давай в другой раз.
— Лады.
Интересно: не собирается ли он выжить меня из дела? В случае чего могу устроить ему серьезные неприятности. Хотя думать об этом противно.
Внимательно пересчитывает деньги. Слежу за ним в зеркале.
— Знаешь, чего бы я хотел?
— Чего?
— Превратить свою кровать в робота, чтобы она билась до смерти с другими роботокроватями.
Смеюсь в ответ.
— Получилось бы зашибись. Сэм улыбается смущенно:
— Ставки можно было бы принимать. Разбогатели бы в момент.
Прислоняюсь лбом к двери кабинки. По кафельной плитке разбегаются в разные стороны желтые трещинки. Ухмыляюсь во весь рот:
— Беру свои слова назад. Сэм, ты действительно гений.
С друзьями у меня никогда не ладилось. Я могу быть кому-то полезным, могу втереться в компанию. Меня приглашают на вечеринки, в столовой сижу с кем захочу.
Но если человеку от меня ничего не нужно, как ему доверять? Нелогично.
Любая дружба — это союз, союз в поисках выгоды.
У Филипа вот лучший друг Антон, двоюродный брат Лилы. Иногда приезжал с ней в Карни на каникулы. Как-то летом они с Филипом три невыносимо жарких месяца подряд пили все, что только под руку попадалось, и ковырялись безвылазно в своих тачках.
Ева — мать Антона и сестра Захарова. Получается, Антон ближайший родственник старика по мужской линии. Он ясно дал понять Филипу: хочешь работать на семью — придется работать на меня. Такая у них дружба, была и есть, братец признает авторитет «друга» и во всем ему подчиняется.
Меня Антон никогда не любил. Из-за Лилы. Наши отношения никак не согласовывались с его статусом.
Один раз застал нас в кухне у Лилиной бабушки. Нам было по тринадцать. Смеялись, боролись в шутку, натыкаясь на шкафы и стулья. Он оттащил меня за шиворот и сбил с ног.
— Извиняйся, маленький извращенец.
В общем-то, правильно. Возня была лишь предлогом: мне все время хотелось прикоснуться к Лиле. Но я скорее бы позволил себя избить, чем признался.
— Прекрати! — закричала она, хватая двоюродного брата за руки, затянутые в перчатки.
— Дядя послал меня сюда присматривать за тобой. Ему бы не понравилось, что ты все время проводишь с этим недоделком. Он даже не один из нас.
