Если больной хотел и позже на какое-то время избавиться от боли, чувствовал, что обезболивающих не хватает, он всегда мог заплатить «терпилам» – профессионалам, которые обменяются с вами на то или иное время, или обратиться в какую-нибудь благотворительную организацию, которая оказывает такую помощь.
Жребий обменяться со мной и рассказать, что я чувствую, выпал Дональду. Он явно не был этим доволен, но врач – ответственная за смену (как я позже узнал, ее звали Линда) – не дала ни ему, ни мне времени на раздумья. Она схватила мою руку и набрала на моем браслете его номер. Когда Линда набирала номер Дональда, я понял, что сейчас перемещусь в свое третье тело.
Или нет.
Браслет на моем запястье быстро нагрелся, загорелся и свалился на пол приемного покоя.
– Holy shit! – воскликнула Линда. – Что это было?
Уголком глаза я видел, как она переглядывается с другим врачом. Дональда я не видел, но предположил, что ему немного полегчало. К нам уже бежали остальные врачи. Один из них наступил на браслет и потушил пламя.
– Ладно, – сказала врач, – поступим так, как делали раньше.
Я очнулся поздним утром.
Медленно сел на своей больничной койке. Палата была большая, стены выкрашены в спокойный кремовый цвет. За окном видны были крыши городка, к которому относилась больница, а вдалеке – верхушки деревьев в лесу, откуда я приехал прошлой ночью.
Аппендикс. Аппендицит – вот что у меня было. Линда быстро и четко объяснила мне, в чем дело, и, когда я, скрипя зубами, дал согласие, меня повезли в операционную, откуда вывезли уже «аппендикслесс»
[54].
Никто меня не отравил, никто не пытался причинить мне вред. Паранойя снова ввела меня в заблуждение.
– И как у нас дела сегодня, господин Макнатайр? – спросила медсестра, заходя в палату.
Я улыбнулся ей:
– Спасибо, гораздо лучше.
Так меня, значит, зовут. Грег Макнатайр. В пакете бумаг на экстренный случай, который прилагался к аптечке, были среди прочего и документы того, кто был в этом теле еще несколько лет назад – и раньше. На кусочке желтой бумаги был написан даже его секретный личный код, угловатым почерком, который, видимо, принадлежал настоящему Грегу Макнатайру.
Медсестра положила мне руку на лоб, измерила мне пульс и дружелюбно улыбнулась. Она была кареглазой блондинкой, и десятки старых фильмов, которые я посмотрел в лесном доме, чуть не заставили меня спросить ее, не хочет ли она когда-нибудь сходить вместе выпить чашечку кофе. Я удержался в самый последний момент.
– Когда меня выпишут? – спросил я.
– Доктор сейчас придет, и вы спросите ее, о чем хотите. Видно, что вы неплохо восстанавливаетесь. Это несложная и быстрая операция. Вам незачем оставаться с нами слишком долго.
С тобой я бы остался и на подольше.
– Спасибо, – ответил я.
– Не за что, – сказала она и быстро вышла из палаты.
Через несколько дней я вернулся домой. Не успел я привыкнуть к внешнему миру, как снова оказался в доме в лесу. Как сказала медсестра, которая оформляла мою выписку, «мухи времени любят ветер»
[55]. Из больницы я вынес две новые вещи: маленький шрам внизу живота и имя, которое напоминает что-то из старых вестернов.
Мне нужно было отдыхать, шесть недель запрещено было заниматься спортом и поднимать тяжести. Но чувствовал я себя абсолютно здоровым. Я зашел в кабинет и положил карту и документы Грега Макнатайра на место.
Пошел в спальню, лег на кровать и меньше чем через минуту уснул.
Та ночь, первая после возвращения из больницы, запомнилась мне двумя вещами.
Первая – это странный сон, который я видел. Я сидел в темной комнате, согнувшись над столом, над моей головой сильным белым светом горела лампочка, свет был направлен на одну вещицу, которая лежала на столе. Это был черный браслет шикарного вида, с которого сняли заднюю крышку, а я копался в механизме чем-то вроде двух длинных иголок. Я передвигал тонкие проводки и дотрагивался до разных участков материнской платы браслета. Две длинные иголки были привязаны черным проводом к коробочке, которая лежала на краю стола. От нее отходил еще один проводок, красный, раздваивающийся, – он вел к наушникам, которые как раз были у меня на голове. Время от времени, когда я дотрагивался иголками до той или иной точки браслета, я слышал тихий, как будто отдаленный, пикающий сигнал.
Мои руки выглядели так же, как раньше. Руки молодого человека, с тонкими пальцами, но пальцы были длиннее и белее, чем мне помнилось.
Откуда-то сзади доносилась очень тихая музыка регги, она шла как будто от радио, которое было скрыто за плотной занавеской.
– Как дела, мистер Арбель? – услышал я хриплый голос. – Как вам кажется, вы успеете закончить это сегодня?
– Это мой третий, Карлос, – услышал я голос, похожий на мой, только более глубокий и гораздо более хриплый. Я не поднимал головы от стола, мой взгляд был сосредоточен на маленькой материнской плате.
– Третий? – переспросил он. – Так что ты здесь делаешь? Иди домой, парень. Все уже ушли, ты один остался.
Второе, что мне запомнилось, произошло после пробуждения от этого сна. Было очевидно, что я скучаю по своему прежнему телу и почему-то из-за операции по удалению аппендикса мне приснился сон о том, как я копаюсь во внутренностях браслета.
Я быстро проснулся, как бывало раньше, когда мне казалось, что за моей кроватью кто-то стоит. В этот раз там тоже никого не нашлось.
Была поздняя ночь, но спать совершенно не хотелось, мое тело использовало всю энергию сна, которая ему была нужна. Я стал размышлять о своем сне. То, что в больнице на моем запястье снова сгорел браслет, было плохим знаком. Будет очень трудно обменяться обратно, в мое прежнее тело, и, видимо, это объясняет, почему прошло так много времени, а я все еще здесь. Впрочем, может случиться, ну может же, что, когда кто-нибудь направит вызов мне (а не я ему), все будет иначе.
Я поднял руку и понял, что браслета на ней нет. Вернувшись домой, я забыл надеть запасной.
Я вскочил с кровати, побежал к лестнице, чтобы спуститься в кабинет и найти новый браслет, но, когда я проходил мимо окна, что-то зацепило мой взгляд. Я остановился и выглянул.
На поляне между домом и лесом кто-то стоял. Высокий мужчина, одетый в блеклый кожаный жакет и узкие джинсы. Он стоял и смотрел на дом. Лунный свет освещал его лицо и придавал ему яркий и болезненный оттенок. Бледный, безголосый призрак в джинсах, который стоит столбом и смотрит на дом.
Наконец он стал шевелить головой, оглядывать дом от стены до стены, как будто измеряя что-то взглядом.
