И в общем, мне было хорошо.
Может, простые люди правы: добро – это то, что приносит в мир любовь, а зло – то, что уменьшает ее. Все остальное – детали.
Сегодня вечером меня дважды поцеловали, я все еще жив и больше не обязан хранить свою личную тайну.
Может, из-за усталости, но, лежа в этом джакузи, я немного успокоился. Я вдыхал холодный воздух, ощущал тяжесть в теле и смотрел на звезды.
– Насколько тебе важно вернуться в собственное тело? – спросил я пустоту комнаты.
И услышал, как Тамар ворочается в постели.
– Если честно, – сказала она, – не так уж важно. Пусть моим телом наслаждается Ламонт. Мне главное – остаться в живых, в этом теле.
Что я и хотел услышать. Думаю, что в конце концов вы привыкнете друг к другу – ты и это тело.
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Тамар поворочалась еще немного.
Я лежал на спине, смотря в небо, пытаясь сложить в голове целостную картинку ситуации, в которой мы оказались. Через несколько минут я услышал, как ее дыхание становится медленным и глубоким, но решил еще подождать.
Только когда я полностью уверился, что она спит, я потихоньку поднялся, бесшумно надел обувь, взял рюкзак и ключи от комнаты и тихо вышел на улицу, осторожно закрыв за собой дверь.
17
Восемь с половиной улиц. Вот примерно все, что было в деревеньке, где мы прятались.
Была пиццерия, она находилась в убогом местном торговом центре, маленькое отделение банка – по совместительству отделение почты, продуктовая лавка и площадь, где по вечерам молодежь может встречаться, чтобы жаловаться друг другу, что в этой дыре нечего делать. Была осиротевшая остановка; номер автобуса, который останавливался там, давно стерся с железной таблички. Были большие дома: со стороны фасада ухоженный палисадник, а позади, за забором, сосновый лес, испещренный полянами. Были длинные дорожки, которые вели через лес к уединенным домикам, сдававшимся посуточно; там без помех могли провести ночь влюбленные пары, пары, влюбленные наполовину, и пары, которые убегают от тех, кто пытается их убить.
В это время на улице не было ни души. Я несколько раз обошел деревню, держа руки в карманах, от моего дыхания шел пар. На третьем круге, когда проходил мимо закрытой пиццерии, я заметил его на скамейке возле автобусной остановки.
До этого, незадолго до закрытия, я зашел в пиццерию. Я был единственным клиентом, и, пока моцарелла медленно плавилась, я вдруг собрал, включил телефон и позвонил ему. Мы назначили час и место, и я выключил телефон.
Теперь он сидел там, как в старом фильме нуар.
Последние полтора дня мне казалось, что я живу в кино. Вначале, еще дома, у виска свистели пули, потом огромный амбал взломал дверь в квартиру Уильямсон, потом мы убегали через окно – совершеннейшее киношное клише.
И вот теперь эта ночная встреча. Как будто два дерзких шпиона знают, что в комнатах повсюду жучки и камеры, и потому встречаются на улице.
Пустынная улица – ночь
Дан медленно идет. Мы видим, что некто в кепке ждет его на скамейке, тень козырька чернеет на фоне желтоватого света дальнего уличного фонаря. Скамейку окутывает туман. Этот человек поворачивает голову. Дан подходит и садится рядом. Дан – настоящий мачо, уверенный в себе. И выглядит, кстати, хорошо.
Улица. Скамейка заброшенной автобусной остановки – ночь
Мы видим, что этот человек на скамейке – мужчина. Он смотрит на Дана.
Дан
Я думал, ты появишься в образе горничной. Щетина тебе идет.
Мужчина
А я думал, что ты воспользуешься каким-нибудь паролем, чтобы понять, что я – это я.
Дан
Паролем еще можно воспользоваться.
Мужчина
Это дурацкий пароль. Я пользуюсь им, только чтобы ты чувствовал себя увереннее.
Дан
О’кей.
Мужчина ненадолго задумывается. Наконец он нехотя заговаривает, приподняв бровь.
Мужчина
Серебристая ящерица любит слизывать
Шершавым языком божественный хумус
Со слоя дельфиньего помета, глубоко
В чертогах сырного храма, где нет… нет…
Дан
Страха. Нет страха.
Мужчина
Скажи спасибо, что я запомнил большую часть.
Дан
Спасибо, что ты запомнил почти все, Гиди. Правда спасибо. Я не лукавлю, ты же знаешь.
Гиди
Да-да, слышал уже.
А теперь докажи мне, что ты – это и вправду ты.
Двое мужчин улыбаются друг другу. За кадром трещит цикада. Воет какой-то одинокий пес. В домике номер три женщина нервно складывает руки, пока ее муж смотрит матч NBA. Мыши, которые живут в задней стене пиццерии, проверяют, можно ли уже выходить.
Гиди наклоняется и поднимает большую сумку. Резким движением открывает ее.
Гиди
А где дама?
Комната в съемном домике – ночь
В свете луны проступает лицо Кармен Уильямсон / Тамар Сапир. Ее глаза закрыты. Камера отдаляется, мы слышим легкое похрапывание.
Дан
(за кадром)
Спит. Я не хотел ей мешать. У нее был долгий день.
Улица. Скамейка – ночь
Луна освещает лицо Гиди, он достает из сумки какие-то вещи и передает их Дану.
Гиди
Нетбук, модем для анонимного выхода в сеть, ежедневник за последний год, распечатанный с компьютера Уильямсон, все такое.
В фокусе камеры – пространство между двумя мужчинами на скамейке: туда Гиди складывает все эти вещи. Последнее, что он кладет туда, – это серый металлический шарик размером примерно с теннисный мяч, вдоль и поперек изрезанный бороздками, на которые нанесена красновато-зеленоватая полоса краски. Дан поднимает шарик и смотрит на него. Мы видим, как его глаза блестят в свете, отражающемся от шарика. Музыка достигает драматической кульминации (да, звучит музыка). This is the real shit, man
[42].
Дан
This is the real shit, man.
Гиди делает вид, что не слышит. Снова кладет сумку себе под ноги.
Гиди
На компе – пароль: название ресторана, где мы вместе ели в последний раз. Я скопировал на него все, что было не запаролено на ее компьютере. Ежедневник распечатал, потому что ты сказал, что он тебе важнее. Пусть будет под рукой.
