– Я не хочу переезжать. Мне здесь хорошо, – сказал я.
– Я знаю. Мне тоже. Я понимаю, что ты будешь скучать по друзьям, но об этом мы ведь уже говорили.
– Я знаю. Я не буду поддерживать отношения ни с кем из них. Я же пообещал, пообещал же.
– Если все будет в порядке, то это только на время, – сказал папа. Я понимал, что он и сам себе не верит. Они так ему этого не оставят. Они, их подельники, подельники их подельников… – Мы будем там, где никто нас не знает и никто нас не тронет. Это будет секрет.
– Секрет, который я выдам, – не удержался я.
– Не надо так говорить, – сказал папа.
– Но ведь это правда, – ответил я. – Все браслеты на мне загораются, и поэтому мы не можем спрятаться как следует, оказаться в новом месте и в новом теле. Можем только наполовину…
– И тем не менее это будет…
– Я слышал, как тогда, ночью, с тобой разговаривал тот самый детектив. Вы думали, что я уже сплю. Он сказал, что проблема во мне. Что им будет трудно защищать нас все то время, пока мы в этих телах. Он убеждал тебя, что мы должны разделиться: я поеду куда-нибудь, а ты обменяешься в другое тело и отправишься куда-нибудь еще.
Папа уставился на полоски между плитками на полу.
– Проблема не в тебе, мой дорогой. Ни в коем случае не в тебе. И никогда не думай о себе так, – сказал он. – Проблема во мне. Это я принял решение, и это мое решение подвергает нас опасности.
– Но это я не могу обмениваться.
– Значит, мы не будем обмениваться. Что делали свидетели, которых надо было защищать, раньше, когда обменов не существовало?
– Что?
– Ровно то, что делаем мы. Переезжали в другое место, меняли имя, начинали новую жизнь. – Он поднял на меня глаза. – У нас все будет хорошо, и я не готов к тому, чтобы ты вечно себя обвинял.
Я расплел ноги (сидеть по-турецки было неудобно), обхватил их руками, положил голову на колени.
– Ты обменяешься?
– Нет, – ответил он. – У меня будет браслет только на крайний случай.
Он тоже сменил позу и подсел ко мне поближе.
– У тебя тоже есть браслет на крайний случай, ты помнишь? – спросил он, касаясь своей головой моей.
– Какая разница? – огрызнулся я. – Браслеты на меня не действуют.
– Может, – сказал он, – это только временно? Может, когда ты вырастешь, они начнут действовать?
Я скривил губы.
– Вот что мы сделаем. В чем проблема с твоим браслетом? Он слишком нагревается и сгорает. Значит, возьмем твой браслет, положим его в морозилку, чтобы он охладился. На сколько это возможно. И будем его там хранить. Когда он тебе понадобится, он будет таким холодным, что ты успеешь обменяться, пока он не нагреется и не загорится. Но это браслет на экстренный случай. Мы вообще не будем вынимать его из морозилки, чтобы он был как можно холоднее. Хорошо?
Что я мог ответить? «Я знаю, что это бессмысленно»? «Пусть я еще ребенок, но понимаю, что моя неспособность обмениваться не связана с холодом и теплом»? Иногда и детям приходится прибегать к маленькой «белой» лжи, чтобы успокоить родителей.
Я знал, что в критический момент, если кто-нибудь найдет нас и нам придется воспользоваться этими браслетами – браслетами, которые заранее запрограммированы на обмен с опытными бойцами, чтобы мы оказались далеко от опасного места, – папе, может, и удастся с кем-нибудь обменяться, но мне – точно нет. Но я знал и то, что папе нужно, чтобы я подал ему лучик надежды, чтобы я дал ему ухватиться за мысль, что он успокоил меня. Поэтому я сказал: «Хорошо».
В тот вечер приехали грузчики.
Два с чем-то года спустя мы уже почти забыли нашу прошлую жизнь.
Мы переехали далеко, в одно поселение, и папа открыл там магазинчик игрушек и сладостей. Он не обменялся, но покрасил волосы, располнел и сменил свои дорогие костюмы и шелковые галстуки на шорты и футболки со смешными надписями или дебильными карикатурами. Я тоже покрасил волосы, сделал операцию на глазах – снял очки – и заметно вытянулся. Не то чтобы я раньше сторонился девчонок (правда, Тамар?), но девчонки в поселении, рослые, настырные, жадные до приключений, весьма привлекали меня. Они так сильно отличались от городских девочек с повышенным вниманием к себе, в поведении которых уже начала проявляться политика отношений между полами.
Мы жили в большом двухэтажном доме, и в нем был отлично оборудованный подвал. Большой телевизор, новый видеомагнитофон, холодильничек, в который вмещалось огромное количество разных прохладительных напитков, – все это скрасило мне немало дней и ночей и позволило занять определенное место в обществе. Я заметил, что акклиматизируюсь, пусть медленно, но зато уверенно, в маленькой группе ребят и девчонок, которые тусовались у нас в подвале, смотрели фильмы, рубились в игры ночи напролет и пили то, что папа запрещал нам, но делал вид, что не замечает.
Утро пятницы. Я был один в подвале и смотрел телевизор, как вдруг услышал звонок в дверь.
Папа был дома, и я не стал отвечать, но после второго звонка выключил звук телевизора и поднялся с дивана. Помню, что, когда я двигался по лестнице, папа уже подходил к двери. Моя голова в тот момент была как раз на уровне пола, и я увидел, как папа махал мне рукой: мол, он откроет. Я развернулся было, чтобы пойти смотреть телевизор дальше, но задержался на несколько секунд – хотел увидеть, кто пришел.
Глушитель не делает выстрел бесшумным.
И не придает ему смешной звук, который можно услышать в кино, – такое «пиу», как будто сквозь вату. Выстрел из пистолета с глушителем звучит так же, как обычный выстрел, только как будто издалека.
Помню, как папа открыл дверь настежь, солнце осветило его лицо.
Помню, как за белесым стеклом двери я увидел черную полоску – вытянутую руку в черном рукаве: она поднялась и поднесла пистолет к папиному лбу. Помню, что на его лице не дрогнула ни одна мышца, и вдруг послышался выстрел, откуда-то издалека, из-за невидимого горизонта, который обступил меня со всех сторон.
Папина голова откинулась назад, тело медленно повалилось на пол. Черная полоска за дверью снова опустилась, как огромная стрелка часов, которые вдруг пошли назад.
Я наклонился вперед и уже напряг мышцы, чтобы броситься к папе, но понял, что он умер еще до того, как его голова упала на ковер. Они нашли нас. И дверь все еще открыта.
Я развернулся и бросился назад, в подвал, стараясь касаться ступенек как можно тише. Не оглядываясь. Зашел ли в дом тот самый силуэт за дверью, я не знал. Я просто бежал, кровь ударила мне в голову. Влетел в подвал, закрыл за собой дверь и быстро ее запер.
Это была обычная дверь: несколько ударов – и он или они окажутся в той же комнате, что и я, под землей, и шансов убежать не останется.
На стене у двери висела металлическая коробочка, на ней – несколько металлических кнопок.
