– Да плевать мне на любые суды, товарищ майор, нас посылают на штурм занятого немцами берега плотной массой пехоты, которую на узком пространстве моста длиной в полтора километра перебьют к хренам собачьим из пулеметов и минометов! Угробят людей, и все, и вы ничего не поделаете!
Лицо Митрофана Ивановича окаменело:
– Свой полк гробить я не дам!
– А кто вас будет спрашивать?! Нам уже дали боевой приказ, выделив на подготовку ночной атаки всего пару часов! И мы вынуждены выполнить его при любом раскладе. А чтобы успокоить вашу совесть, нам пообещали придать танки, провести артиллерийский налет, обстрелять весь восточный берег из гвардейских минометов! Только в итоге в атаку бросят лишь пехоту, а чтобы удар «посильнее» получился, заставят людей в «ударный» кулак сбить, который фрицы из машингеверов на ноль помножат, а вы… А вы живите с этим, если сможете.
Самое ужасное, что в реальной истории так оно и получилось. Оба батальона немцы уничтожили ливневым огнем в упор, положив большую часть личного состава, от 41-го полка в тот день на противоположный берег сумело прорваться до роты бойцов – всего. То есть одна девятая штурмующих… И да, Митрофан Иванович с этим жить не смог, покончив жизнь самоубийством. В предсмертной записке он объяснил причины потерь и прямо обвинил Дюльбина, Лисина и начальника штаба гарнизона Глебова в гибели людей и прямом предательстве. Записке ходу не дали, а смерть командира полка майора Васильченко объяснили бойцам как смерть в бою от случайной пули. В который раз спасибо послезнанию… И да, своим приказом начальник гарнизона действительно выделил всего два с половиной часа между развёртыванием (которое по факту заняло больше времени, чем предполагал этот самый приказ) и самой атакой. Так что подготовиться к бою комполка в реальной истории никто не дал.
Командир смотрит на меня тяжелым, давящим взглядом, но я не отвожу глаз, понимая, что обязан убедить его, если хочу избежать заклания на мосту. Не меньше минуты длится поединок взглядов, невозможный в другой ситуации – командир роты оспаривает решения командира полка, подумать только! Но Митрофан Иванович и сам понимает, и чует, что ситуация может обернуться катастрофой, а потому колеблется. Кроме того, его, как профессионального военного, мой прорыв на завод весьма впечатлил. В конце концов, он обращается ко мне усталым, надломленным голосом:
– Что ты предлагаешь?
Я тут же принялся охотно просвещать майора:
– Предлагаю переправить на тот берег небольшую, но в достаточной степени оснащенную огневыми средствами группу, способную в ключевой момент боя ударить фрицам в тыл. Два пулеметных расчёта, расчёт ПТР, стрелки с СВТ – немцы любят использовать их в качестве трофейных, так что вопросов возникнуть не должно. К слову, мы ведь захватили в бою на заводе трофейный миномет калибра пятьдесят миллиметров, запас снарядов к нему. Если вы дадите мне бойцов в минометный расчет, то в целом у меня получится крепкий кулак, способный в ключевой момент переломить ход боя. С пленных снимем кители, возьмем трофейное обмундирование… Маскарад может и должен сработать! На двух лодках переправимся часа за полтора до начала штурма, в стороне от моста, где постов поменьше, если что – представимся разведгруппой, захватившей языка. У меня с немецким все в порядке. Займем строение поближе к мосту – даже если нас раскроют раньше, чем начнется атака, сумеем хотя бы оттянуть часть германских сил на себя. Но лучше, конечно, не раскрываться… В любом случае, это наш единственный шанс захватить мост без огромных потерь. К слову, я бы очень просил вас, Митрофан Иванович, пустить вперед не массу людей, где убитых все равно будет много больше даже в случае нашего успеха, а несколько штурмовых групп по типу тех, которые я создал перед штурмом завода. Причем желательно, чтобы на освещенных «люстрами» участках они ползли по-пластунски и замирали в момент запуска ракет. На эту роль лучше всего подойдут разведчики. А вот когда случится перелом в ходе боя, тогда уже стоит бросить в атаку и основные силы полка.
Васильченко крепко задумался. Гибким умом преподавателя военного училища он понимает правоту моего плана, но в то же время командир полка загнан в жесткие рамки – ему могут простить какие угодно потери бойцов, но крайне строго спросят за любую самодеятельность. А вдруг я с группой не удар готовлю по фрицам, а собираюсь сдаться, продаться врагу, позорно бежать и заодно предупредить о будущей атаке?! Она же, по замыслу начальника гарнизона, «обречена» на успех, раз ночная – главное не бряцать оружием, не разговаривать, подойти поближе к спящим немцам, а там уж на рывок и в штыки… Забыл подполковник, что дозорные посты фрицев регулярно запускают осветительные ракеты! Зато, если угробить девяносто процентов личного состава под пулеметами, бездумно и безжалостно отправив их на верную смерть в лобовую атаку по узкому, пристрелянному мосту, – это ничего, это значит «крепко воюет командир»… Зажравшиеся, тупые твари! Впрочем, комполка у нас не такой, раз в реальности застрелился, видя происходящее… Но вместо ожидаемого согласия майор неожиданно огорошил меня вопросом:
– Ну, хорошо, а откуда у тебя плавсредства на преодоление реки? Начштаба даже доски к переправе не заготовил. А тут вдруг лодки…
Не моргнув и глазом, а в душе обрадовавшись тому, что майор перешел непосредственно к обсуждению плана, я сказал правду:
– А мы когда еще на Песчанке стояли, две лодки, что немцы использовали для переправы и какие пулями не побило, спрятали под берегом. Сейчас я за ними отправил отделение бойцов.
После небольшой паузы Васильченко согласно кивнул:
– Хорошо. Действуй, а я пущу по мосту разведчиков и штурмовые группы твоей роты. Бойцы у тебя уже опытные, воевать научились. А зная, что на том берегу командир сражается, лучше драться будут.
Решение комполка пришлось мне не по душе, но в логике отказать майору нельзя.
– Митрофан Иванович, но вы хотя бы еще пять-шесть групп с пулеметчиками дайте, да бронебоев несколько расчетов. И минометами поддержите…
Васильченко резко хлопнул рукой по столу.
– Ша! Ты, старший лейтенант, орел, но воевать меня не учи!
Я усмехнулся, заметив тень улыбки в уголках губ командира, и неожиданно для него задал необычный вопрос:
– А все-таки – награда для победителя будет?
Митрофан Иванович улыбнулся уже шире.
– А как же! Я тебя и за последнюю схватку за завод представил к «Красной Звезде», а если мост возьмем, представление можно будет и на «Отечественную войну» исправить, глядишь, первым в полку получишь!
Прервав удивленно посмотревшего на меня командира жестом руки, я ответил:
– Товарищ майор, да не нужны мне ордена, не за них воюю. У вас ведь сейчас уже все командиры обстрелянные, отпустите меня в Сталинград.
Васильченко аж почернел с лица:
– Да ты что, старший лейтенант, в своем уме? Таких командиров, как ты, у меня нет! И на роту твою ставить, считай, некого!
Я только мотнул головой.
