«Спасибо за информацию…»
– Значит так, бойцы, слушаем сюда: как только танки приблизятся, мы откроем огонь из всех стволов, постараемся заставить пехоту залечь. Первый бросок за вашим гранатометчиком, ну а вы по ситуации – либо один танк жжете вместе, либо оба, в случае неудачи товарища.
Заряжающий хмуро ответил:
– Да «коктейль Молотова» танки только сзади берет, если за башню забросить, чтобы жидкость стекала сквозь решетки на двигатель.
– А ты уверен, что останешься жив к моменту, когда танк проедет по окопу над твоей головой?!
Боец промолчал, а я рефлекторно стиснул последнюю, третью бутылку с пропитанным горючкой фитилем из ветоши, наполненную смесью бензина и солярки.
– Парни, теперь все зависит от вас. Мы как сможем, прижмем немчуру, ну а вы уж постарайтесь бутылки забросить на башни; глядишь, ослепнут экипажи, попробуют люк открыть, а может, и борт в панике подставят… Удачи, одним словом.
Артиллеристы синхронно кивнули, сохраняя на лицах самое серьезное выражение, я же обратился к Филатову и Красикову:
– На вас вся надежда, воины! Не знаю, что представляют собой остальные красноармейцы, а вы у меня меткие, тренированные стрелки. Только на вас и могу положиться.
Во взглядах соратников я прочел даже некоторое воодушевление, а секунду спустя у меня потемнело в глазах, и я почувствовал, что теряю равновесие. Испуганные подчиненные успели меня подхватить, но к этому моменту в голове уже прояснилось:
– Спокойно, спокойно! Устал, видать, просто.
На деле устать-то я, конечно, устал, но сознание теряю прежде всего из-за потери крови. Если так дальше пойдет, я ведь здесь и останусь… А с другой стороны, не отразим атаки, вообще тускло будет. Надо собраться.
– Сейчас, парни, сейчас… Водички попью… И действительно, я делаю добрый глоток из фляги, предварительно закинув в рот сразу три таблетки «маршгетранка», после чего обильно их запиваю, смывая вкус лимонадного концентрата. Ну, сейчас должно полегче пойти…
И идет. Сердце начинает бухать так, что его удары буквально отдаются в груди. Что же за гадость они сюда добавляют? Будет хорошо, если только кофеин…
Впрочем, хоть голова и начинает болеть, но зрение и сознание проясняются. Я отчетливо вижу катящие в нашу сторону танки, заодно став свидетелем противостояния боевых машин фрицев и наших бронебойщиков по фронту позиции…
Глава 7
8 мая 1942 года.
Декретное время: 12 часов 35 минут.
Запасная позиция 63-й горнострелковой дивизии
Расчеты ПТРД выбрали единственную верную тактику, подпустив врага едва ли не на сто метров, где бронепробиваемость противотанковых ружей Дегтярева достигает 40 миллиметров. Одновременно с их первыми выстрелами открыли огонь и пулеметчики, оживились стрелки, отрезая уже очухавшуюся после шрапнельных выстрелов немецкую пехоту.
Мне показалось даже, что я вижу в бинокль, как рикошетят от брони сломавших строй и наступающих теперь развернутой цепочкой танков бронебойные пули, высекая при этом искры, – первый залп расчетов ПТР не дал результата. Но при этом они себя демаскировали… Три противотанковых ружья против девяти орудий «Гочкисов» – это даже не неравный бой, это чистое самоубийство.
И все же бронебои сумели сделать еще по два выстрела каждый, прежде чем их накрыл ответный огонь танков: сказалась излишняя перегруженность командиров трофейных машин, вынужденных сперва обнаружить цель, затем зарядить орудие, после навести его и только затем выстрелить. А может, оптику на «Гочкисах» повредила шрапнель… В любом случае, бронебои дали два залпа. После второго бестолково крутанулась на месте вырвавшаяся вперед бронемашина, после третьего она задымила – расчеты ПТР пробили борт в районе двигателя. Очевидно, первым успешным выстрелом наши стрелки достали механика-водителя… Еще один танк резко встал, будто налетев на стену, – это, скорее всего, повреждение в ходовой.
Но третий, самый успешный залп стал последним, перед тем как пушечный огонь накрыл ячейки бронебойщиков. Может, ребята успели нырнуть вниз и окопы спасли их, может, нет, но остановить танковую атаку они уже не смогли. «Гочкисы» ворвались на позиции наших пехотинцев, давя траншеи гусеницами и прижимая бойцов пулеметным огнем. Следом на рывок пошли и солдаты 28-й дивизии, стремясь прикрыть вырвавшиеся вперед боевые машины в ближнем бою. Но красноармейцы пока держатся: в танки летят гранаты и бутылки с зажигательной смесью, пламя которых вспыхнуло на броне уже двух «коробочек», продолживших, впрочем, стрелять и давить окопы. Ударили по врагу «максимы»: наиболее опытные командиры придержали их до последнего, рассчитывая отрезать фрицев от бронетехники плотным огнем массивных станкачей. Ранее устаревшие с гражданской пулеметы стали бы легкой добычей танков из-за своих крупных габаритов. Но сейчас их точный, кучный, беспрерывный фланкирующий огонь действительно вынудил вражескую пехоту залечь.
Однако следить за разыгравшейся левее нас драматичной схваткой возможности больше нет: два танка и взвод германцев приблизились к нам уже на сто метров. Винтовочным огнем ожили траншеи, правее короткими очередями ударил ручной «дегтярев». И практически одновременно с ними заревели скорострельные машингеверы, застучали сухие, частые выстрелы немецких «маузеров». Замер один из танков, развернув башню на голос ДП, а спустя секунд десять грохнула пушка, и осколочный снаряд снес бруствер над ячейкой расчета. Бойцы, правда, вроде бы успели нырнуть вниз.
– Молчим, не высовываемся! Огонь по команде!
Мой план отражения атаки прост: дождаться, когда враг приблизится метров на тридцать, затем всеми силами попытаться отрезать пехоту от «Гочкисов». Последние по идее должны продолжить атаку: вставший танк – мертвый танк, этот принцип известен по обе стороны фронта. Вот только поразить замершие на месте машины врага, лучшую мишень в момент остановки, у нас нечем… Но известно ли об этом немцам? Вряд ли. Однако все же есть вероятность, что танки замрут перед окопами и будут неспешно давить нас огнем спаренных пулеметов, под прикрытием которых фрицы просто забросают нас «колотушками». И это самый хреновый для нас расклад…
Вновь очень аккуратно приподнимаюсь над бровкой хода сообщения. Пятьдесят метров… Огонь врага становится все плотнее, из-за него уже не слышно ответных выстрелов «мосинок». А может, их и вовсе нет? Бойцы, рассредоточенные в окопах через каждые пять-шесть метров, напряженно ожидают моей команды – все как один бледные, нервно сжимающие кто ложе винтовки, кто бутылку с зажигательной смесью, кто рукоять гранаты. Убрав на время собственный «коктейль Молотова» в специально вырезанную нишу в стенке окопа, я и сам до боли в пальцах стиснул трофейный автомат, снятый бойцами с унтера десантников. Легкий, отдача у него слабее, чем у винтовки, скорострельный – это оружие для меня, раненого, подходит лучше снайперской винтовки, вынужденно оставленной в доте. Владелец МП-40 успел вдоволь из него пострелять, но помимо магазина, уже присоединенного к пистолету-пулемету, у меня имеется полностью снаряженный запасной. За время приближения противника я успел разложить приклад и протереть оружие чистой ветошью, убрав грязь, оставшуюся после падения. Сейчас же снимаю взводную рукоять с положения, неподвижно фиксирующего затвор, и, передернув его, досылаю патрон в ствол, непроизвольно скривившись. Неудобно, что затвор находится с левой стороны – при движении руки под ключицей резануло болью. Ладно, болит – значит, жив.
