Преступления Дамера дали ему возможность хоть и ненадолго, но обрести большую энергию, чем та, которая дается обычным людям с их простыми радостями. Из-за одержимости виндиго Дамеру пришлось избрать свой путь, непонятный человечеству, недоступный для всех остальных. Обычная жизнь не имела для него никакого смысла. Ему было отказано в обретении земного счастья. Его безумие возникло из-за потребности создать свой собственный момент блаженства, непохожий на чей-либо еще. Психиатр действительно не может попасть в этот закрытый, личный мир, а если и может, то должен обязательно избавить от него пациента. Обособленность убийцы является его единственной прерогативой, поскольку он обладает опытом, которого нет у нас. Цель доктора – вылечить его, сделать таким же, как все, лишить того единственного преимущества, которое заставляет его чувствовать, что он существует. Успешный психиатр – это своего рода убийца, потому что он убивает экстаз.
В пьесе Питера Шаффера «Эквус» рассказывается история молодого человека, который необъяснимым образом ослепил полдюжины лошадей в конюшнях, где он работал. Произведение основано на реальном событии, но Шаффер использует его, чтобы драматизировать конфликт между потребностью общества в мягком, удобном для него проявлении здравого смысла и потребностью человека в превосходстве. Мальчика осматривает психиатр Дайзарт, который поступает крайне жестоко и с помощью гипноза заставляет его заново пережить этот опыт с целью избавить молодого человека от этих воспоминаний. Затем он приходит в ужас от своего поступка.
«Он избавится от безумия, – говорит он. – Что дальше? Он будет чувствовать себя вполне нормальным! И что дальше? Вы что, думаете, его чувства можно взять и отклеить, как пластырь? И присобачить к другим объектам селекции? Взгляните на него! Я, может быть, сделаю из этого мальчика ревностного мужа, заботливого гражданина, поклонника абстрактного и унифицированного Бога. Но, скорее всего, я достигну лишь того, что превращу его в привидение!.. Дайте же мне рассказать вам о том, что именно я с ним сделаю! Я излечу сыпь на его теле. Уберу из его сознания раны, которые оставили летучие гривы. И, когда все будет сделано, я посажу его на мини-скутер и отправлю в нормальный мир, где с животными обращаются должным образом… Если повезет, его конечности станут такими же пластичными, как и продукция фабрики, на которую его почти наверняка отправят. Кто знает? Может быть, он найдет секс забавным. Натянуто смешным. Где можно слегка похрюкать от удовольствия. Растоптанного и засекреченного, и, разумеется, контролируемого. Можете надеяться, что на своей вилке он ощутит вкус одного лишь Мяса С Гарантией Качества. Однако я сомневаюсь, что он будет проявлять что-то похожее на страсть. Понимаете, страсть не может быть уничтожена доктором. И ее невозможно создать»
[90].
Шаффер не предполагал, что нельзя убрать страсть из искалеченной души, что было бы вполне приемлемо для наивного конюха, который решил ослепить лошадей; он говорит, что, отобрав страсть, не сможет ничего дать взамен. По тому же принципу никто не думал о том, что необычная страсть Джеффри Дамера может иметь оправдани, и, более того, получить одобрение. Его совершенно справедливо изгнали из общества, и ни один молодой человек больше не станет жертвой его разврата. Но источник его принуждения устранен не был; психиатры осматривали его, пытались поставить диагноз, но не вылечили. И они его не знали. Сама мягкость, отсутствие красок и очертаний характера свидетельствуют о том, что его личность была полностью скрыта от всех. А единственные люди, которые знали его по-настоящему, мертвы.
У Дамера была единственная страсть, и оказалось, что она прямым образом связана с некрофилией. Святилище провозгласило бы эту страсть в неприкосновенной уединенности сознания Джеффри. Доктор Фридман считал, что создание святилища отвечает потребности иметь дома что-то художественное, декоративное и творческое, он не понимал его истинного значения. В конце концов, эстетическое чувство объективирует предметы; так и должно быть. Оно любит статичную, видимую, понятную, неподвижную стабильность. Потребность создавать красоту есть проявление некрофилии, потому что она стремится к покою, постоянству и контролю. Создатель красоты жаждет ее контролировать. В искусстве не бывает взаимности.
Святилище Дамера стало бы его творением, единственным, что он сумел бы создать за свое существование. Прекрасной работой, неразрывно связанной с мистическим абсолютом симметрии (как показывает его рисунок), и проявлением контроля в высшей его степени. Он знал все о красоте вещей, но эта красота не имела ничего общего с любовью, которую вдохнула в них жизнь. Сидя за столом наедине со своими реликвиями, он бы, наконец, начал контролировать свою жизнь, свой секс, свой мир, свое прошлое и получил бы власть над абсолютной красотой, которую видел в смерти. И те, кого он убил, не пропали бы даром и остались бы с ним навсегда – двенадцать черепов впереди, а скелеты Лейси и Миллера – по бокам. И тогда они бы стали его спутниками в мире духов, куда не сможет проникнуть этот огромный непостижимый и враждебный внешний мир. Да, он вынужден жить в этом мире, но был всего лишь невольным гостем среди его жуткого хаоса. Здесь же, рядом со своим святилищем, он наконец обрел бы свободу.
Когда-то его спросили – что такое это его святилище? «Это я», – ответил он. Его внутренняя девиантная сущность, его темная сторона. Поразительно, но это единственное место на земле, где он мог бы ощутить уют и покой, ведь нигде в этом мире не было подходящего для него места. «Если бы меня поймали через полгода, именно это бы они и увидели».
В компании мерцающих огней, благовоний, призраков и безмолвных ухмыляющихся черепов с пустыми глазницами Джеффри Дамер наконец обрел бы покой. Это было бы «то место, где я мог чувствовать себя дома».
Постскриптум
Безумие как оправдание
Кеннет Смейл, доктор философии
Стремясь оправдать подсудимого в рамках уголовного процесса тем, что он является сумасшедшим, адвокат пытается внести вопросы морали в правовую оценку виновности. Защита начинает строиться на понимании добра и зла, хотя это не те понятия, которые должны непосредственно разбираться участниками судебного процесса, во время которого решают, безумен ли подсудимый. Подобное явление возникает из общественного сознания, но управляется в рамках системы уголовного правосудия и исследуется с помощью профессиональных концепций в области психического здоровья. Психическое заболевание, умственный дефект, умственные способности и психиатрические диагнозы – слова, которые в таком случае вступают в игру.
Но сознательная ответственность – это не только вопрос морали, это также проблема разума и эмоций. То, что думает человек о своем поступке, может противоречить его эмоциональной реакции на преступление. Возмущение, которые высказывают жертва и общество, – естественное следствие социального беспорядка и хаоса, порожденного преступным насилием, но проявления гнева следует отложить до тех пор, пока не будет решен вопрос о безумии обвиняемого. Подсудимого могут освободить от ответственности за деяние, которое он фактически совершил, поскольку нельзя привлечь его к ответственности за поступок, в совершении которого он не отдавал себе отчета. В подобных обстоятельствах диагностика безумия может вызвать злость, но оправданный гнев не так-то легко направить на то, что нельзя увидеть или потрогать.
