Противоположность мужества – не трусость: последняя скорее есть недостаток мужества. Сказать, что человек труслив, имеет не больше смысла, чем сказать, что он ленив: это попросту указывает на то, что какая-то часть жизненного потенциала не находит реализации или же заблокирована. Противоположность мужества для нас, пытающихся понять проблему в обстоятельствах нынешней эпохи, состоит в автоматическом послушании.
Мужество быть собой едва ли встречает восторженный прием как высшая ценность сегодняшнего дня. Одно из препятствий состоит в том, что многие люди по-прежнему ассоциируют этот вид мужества с ханжескими манерами человека конца XIX века, человека, который сделал себя сам, либо же с непременно смехотворной, сколь бы искренности в нее ни вкладывали, темой «Я – властелин своей судьбы», как в стихотворении «Непокоренный»
[82]. С какой благосклонностью люди взирают сегодня на человека, твердого в своих убеждениях, становится ясно по таким оборотам, как «поставить себя под удар». Главный смысл этой фигуры речи в том, что любой проходящий мимо может махнуть клинком и отсечь беззащитно торчащую голову. Или же люди говорят о тех, кто идет до конца в своих убеждениях: «рисковать, взбираясь на сук». И вновь, что за картина! Единственное, что может предпринять вскарабкавшийся на сук – либо отползти назад, либо спилить его и рухнуть на землю подобно несчастному Икару, мученически и, вероятно, напрасно пожертвовав собой, либо же остаться на суку, питаясь листьями, как индуист, и выслушивая насмешки народа, не очень-то уважающего сидение на деревьях, пока сук не сломается под навалившимся грузом.
В обоих выражениях вскрывается тот факт, что страшнее всего оказаться вне группы, высунуться, не вписаться в нее. Людям недостает мужества оттого, что они боятся оказаться в изоляции, одиночестве, или оттого, что они могут стать «социально изолированными», то есть послужить объектом насмешек, осмеяния и отвержения. Если нырнуть обратно в толпу, все эти опасности исчезнут. И угроза оказаться в изоляции вовсе не безобидна. Доктор Уолтер Кеннон
[83] в своем исследовании «смерти вуду» показал, что для первобытных людей психологическая изоляция от общества могла быть смертельной в буквальном смысле. Известны случаи, когда туземец, которого его соплеменники подвергали социальному остракизму и вели себя так, будто он перестал для них существовать, в действительности начинал чахнуть и затем умирал. Уильям Джеймс далее напомнил нам, что в выражении «быть сраженным насмерть» общественным порицанием больше правды, чем поэзии. Поэтому вовсе не является невротическим вымыслом тот факт, что люди смертельно боятся отстаивать свои убеждения ценой риска быть отторгнутыми той группой, к которой они принадлежат.
Сегодня мы недостаточно понимаем дружелюбное, теплое, глубоко личное, самобытное и конструктивное мужество, которое проявляли Сократ или Спиноза. Нам нужно вновь научиться понимать положительные аспекты мужества как внутренней стороны роста, как конструктивного пути к тому, чтобы сперва стать собой, а вслед за этим обрести силу отдавать себя. Поэтому если в настоящей главе мы делаем акцент на умении отстаивать свои убеждения, мы вовсе не имеем в виду жизнь в вакууме обособленности; на самом деле мужество является основой, на которой выстраиваются любые созидательные отношения. Возьмем для примера сексуальную сторону любви: нам удалось подметить, что многие проблемы, связанные с нарушением потенции у мужчин, возникают от страха перед женщинами, связанного со страхом перед их матерью; источник тревожности символически может быть выражен через страх утратить пенис в момент его погружения в вагину, страх перед женским доминированием либо же страх стать зависимым от нее и т. д. В рамках терапии происхождение каждой из этих проблем становится предметом тщательной проработки. Но когда работа проделана, а невротический страх побежден, результатом становится то, что мужество отныне идет рука об руку с умением испытывать чувства к другому, и такое мужество, на примере сексуальных отношений, в буквальном и символическом виде проявляется в наличии эрекции, а также в уверенности, столь нужной для полового акта. Сексуальная аналогия сохраняет свою силу и для других жизненных ситуаций: мужество требуется не только для утверждения самого себя, но и для дарения себя другим.
Со времен античного мифа о Прометее человечество осознало, что созидание требует мужества. Бальзаку, который хорошо знал эту истину по собственному опыту, удалось дать ей столь яркое описание, что мы хотим, чтобы его слова сказали все за нас:
«Качество, превыше всех остальных достойное величайших почестей в искусстве – и этим словом мы обязаны объединить любые творения духа, – есть мужество; то мужество, о котором посредственные умы не имеют никакого понятия и которое, быть может, впервые находит свое выражение в этих строках… Замышлять, выдумывать и воображать изящные произведения – разумеется, приятное времяпрепровождение… Однако зачать, родить, вырастить дитя творения, укладывать его в колыбель, сполна напоив молоком, каждое утро забирать его вновь с неистощимой любовью матери, вылизывать его до чистоты, сотни раз одевать его в милые одежки, которые оно вновь и вновь рвет на части; ни разу не быть сломленным конвульсиями столь безумной жизни и сделать из него оживший шедевр, доступный любому взгляду в скульптуре, или же любому уму в литературе, или же любому воспоминанию в живописи, или же любому сердцу в музыке – вот задача, требующая мастерства. Рука, готовая моментально откликнуться на веление ума. Мгновения же, когда ум готов созидать, не приходят по велению… И работа – изнурительная борьба, разом пугающая и любимая теми утонченными и сильными натурами, которых часто постигает участь оказаться сломленными этим невероятным напряжением… Если художник не бросает всего себя в работу, как солдат устремляется в брешь, не размышляя; и если, оказавшись в воронке, он не роет, как оказавшийся под завалами камней рудокоп… работа никогда не будет доведена до завершения; она исчезнет в мастерской, где творчество становится невозможным, а художник становится свидетелем самоубийства своего собственного дарования… И именно по этой причине равно велики награда, триумф и лавры, которыми венчают великих поэтов и великих генералов»
[84].
Сегодня благодаря психоаналитическим исследованиям мы знаем то, чего не знал Бальзак: одной из причин, по которым созидательная деятельность требует столь большого мужества, является тот задел, который должен быть создан для освобождения от сковывающих цепей нашего детского прошлого, чтобы мы сумели разрушить старое и дать место новому. Ведь создание внешних произведений в искусстве, в деловой и любой другой сфере и созидание самого себя, то есть развитие своих способностей, достижение большей свободы и принятие большей ответственности, две стороны одного процесса. Любой подлинно созидательный акт означает достижение более высокого уровня самосознания и личной свободы, а это, как мы видели на примере мифов о Прометее и Адаме, может быть чревато тяжелыми внутренними конфликтами.
