Таким образом, человеческую жизнь можно изобразить как график дифференциации: насколько далеко он смог отделиться от автоматических зависимостей, стать индивидуальностью, насколько способен контактировать на новом уровне выбираемых им самим любви, ответственности и творческой работы? А теперь мы возвращаемся к психологической борьбе, связанной с этим отделением личности от масс.
Перерезание психологической пуповины
Младенец становится физически индивидуальным, когда перерезана пуповина при его рождении. Но пока не пришло время перерезать психологическую пуповину, ребенок остается привязанным к колышку на лужайке перед родительским домом – он не может уйти дальше, чем на длину его веревки. Его развитие заблокировано, и импульс свободы роста обращается внутрь и разлагается на негодование и злость. Люди, которым казалась терпимой жизнь в диаметре детской веревки, сталкиваются с огромным разочарованием при женитьбе, или устройстве на работу, или в конечном счете при смерти. В каждом кризисе они, фигурально и буквально, стремятся «вернуться к матери». Как рассказал один молодой муж: «Я не могу в достаточной мере любить свою жену, потому что слишком люблю свою мать». Его единственной ошибкой было применение слова «любовь» к своим отношениям с матерью. Настоящая любовь экспансивна и никогда не исключает любви к другим; только его связь с матерью, которая эксклюзивна, блокирует его способность любить жену. В наше время тенденция к тому, чтобы оставаться в этих кандалах, особенно сильна, поскольку когда общество настолько разрозненно, что перестает быть «матерью» в смысле предоставления личности минимальной последовательной поддержки, человек стремится как можно теснее прилепиться к физической матери из своего детства.
Реальный случай поможет нам увидеть нагляднее, что представляют собой эти связи и сложности, связанные с их разрывом. Этот случай не является исключением; на самом деле практически единственное его отличие от других состоит в том, что поведение матери было не столь изощренным или маскируемым, как во множестве других. У одаренного тридцатилетнего мужчины были гомосексуальные чувства и отсутствие каких-либо положительных чувств к женщинам, напротив, он очень сильно их боялся. Он избегал интимной близости с кем бы то ни было и также испытывал сложности с окончанием докторской диссертации для соискания ученой степени. Единственный ребенок в семье, он презирал своего отца за слабость и подчинение доминантной жене. Мать часто унижала мужа в присутствии сына. Однажды он слышал, как она сказала в споре: «Ты ценнее для нас мертвый, чем живой. Но ты всегда был таким трусом, что боишься сам лишить себя жизни». Мама тщательно одевала сына, когда он уходил в школу. Он не умел драться, и мать приходила в школу, когда требовалось защитить его от более грубых мальчишек. Она доверяла мальчику свои секреты, подробно рассказывала, сколько натерпелась от его отца, и требовала, чтобы он помогал ей с некоторыми деталями туалета, к чему он испытывал наибольшую неприязнь. Даже уже учась в колледже и возвращаясь домой на каникулы, он цепенел от ужаса, слыша, как мать поднимается по лестнице в ночи, и боялся, что она может зайти к нему в комнату, когда он не одет. Мать открыто состояла во внебрачной связи, что очень огорчало мальчика, и, как часто происходит в подобных ситуациях, он стал еще более ревностно относиться к ее вниманию. Впоследствии она пыталась препятствовать его свиданиям с девушками, но когда он все равно встречался, она стала пытаться организовать ему свидания с теми девушками, женитьба на которых могла улучшить ее социальное положение.
В детстве много времени уделялось его занятиям фортепиано и декламацией в обычной и воскресной школах. Однажды он очень сильно смутил своих родителей в воскресной школе, когда не смог повторить заповедь: «Почитай отца и мать». А когда мать заставляла его играть на пианино на своих дамских вечеринках, то он забывал часть произведения, которое играл, вне зависимости от того, насколько хорошо он его знал до этого. Он был очень одаренным ребенком и достиг больших успехов в школе, а затем во время службы в вооруженных силах, но его мать использовала все это для упрочения собственного положения в обществе. Без сомнения, у читателя уже сложилось понимание причины его фиаско с завершением докторской и его забывания фортепианных пьес в детстве. Оба случая – это восстание против эксплуатации матерью его успехов. Поскольку единственный способ защититься от эксплуатации своих успехов кем-то другим – это произведение того, что другой не сможет отобрать. Частые письма матери к нему, пока он находился на терапии, представляли собой бесконечные жалобы и описания ее незначительных сердечных приступов наряду с требованиями вернуться домой и начать заботиться о ней и намеками, что у нее случится следующий сердечный приступ, если он не проявит больше внимания к ней.
Проблемы этого юноши, которые мы описали крайне упрощенно, в нескольких аспектах являются типичными для молодых людей в нашем обществе. Во-первых, он страдал от отсутствия чувств, сексуальная роль была смещена, потенция отсутствовала – как сексуальная, так и творческая. Во-вторых, сравнительно типичный аспект – модель семьи. Отметим, что эта семья сильно отличалась от патриархальных семей, которые имел в виду Фрейд, когда впервые сформулировал свое понятие эдипова комплекса. В семье нашего молодого человека мать была доминирующей фигурой, отец был слабым и вызывал у сына презрение. В-третьих, мать привечала мальчика, сделала его принцем-консортом, поместив его фигуру на место мужа; такое преференциальное отношение продолжалось до тех пор, пока сын был послушен воле матери. Но «тяжела ты, шапка Мономаха»! На своем троне у юноши не сформировалось реального чувства безопасности или силы, поскольку он находился здесь не благодаря своим усилиям, но как марионетка матери. В данном случае вырисовывается классическая картина эдипова комплекса, но с несколькими отличиями: мальчик до смерти боится кастрации (утери своей силы), но в данном случае его кастрирует мать, а не отец. Отец – совсем не конкурент, мать позаботилась об этом. У сына не было перед глазами примера сильной маскулинной фигуры, поэтому у него отсутствует этот нормальный ресурс для получения опыта по развитию силы в период роста. В качестве замещения этого отсутствовавшего источника у него было лишь подхалимство матери, избалованность и деспотическое внимание. Как можно предположить, у этого юноши зачастую были сны о том, что он принц. У него был невероятный нарциссизм, которым он компенсировал свое подлинное, внутреннее чувство почти полного бессилия. Он мог немножко восставать против матери, не делая каких-то вещей или иногда нелицеприятно высказываясь в ее адрес, но это был лишь пассивный протест раба против господина. Поэтому вовсе не удивительно, что этот человек до смерти боялся женщин; также не вызывает удивления, что он был в глубоком внутреннем конфликте с собой, что мешало ему преуспевать в работе, любви и любых других близких отношениях с людьми.
Есть ли какой-то выход из подобной нездоровой связи? Конечно, ребенок может временно защититься от эксплуатации, став предельно маленьким и неприметным и стараясь таким образом «избежать камней и стрел злодейки-фортуны». Один молодой человек, оглядываясь на свое детство, когда он находился под перекрестным огнем между слабым отцом-алкоголиком и доминантной, с комплексом мученицы матерью, написал стихотворение о том, как он сам видел себя в те годы:
