— О судьбе покуда не спрашивай, — предупредила та, — такие тайны только в день совершеннолетия позволено узнавать. Могу лишь напомнить о трех грехах, которые так не любят наши Создатели. Твоя мама боролась с одним из них, а тебе нужно преодолеть другой.
— Гордыню? — прошептала Ана.
— Гордыню, — согласилась ведунья. — Хорошо, что понимаешь. Значит, уже сделала первый шаг к обретению счастья. Ну а теперь — выбирай свою ипостась. Поглядим, что нам с вами дальше делать.
Последнюю фразу Ана не поняла, но ее смысл сейчас и не казался важным. В каком-то полусне она вытянула руку над столом, минуя погнутую булавку, клочок волос из конской гривы, разомкнутое металлическое кольцо, но, когда добралась до маленькой шишечки, та шевельнулась, вынудив Ану испуганно вздрогнуть. Однако ведунья только кивнула и раскрыла перед ней кожаный мешочек.
— Ольха, значит, — снова неясно пробормотала она. — Ну что ж, пусть будет ольха — хранительница домашнего очага и избавительница от неправедных мыслей. И милому заслон. С ней не забалует.
— Спасибо! — выдохнула Ана, кладя в мешочек шишку и стебель крапивы. Ведунья с интересом наблюдала за ней.
— Уколола? — поинтересовалась она. Ана кивнула. — Это хорошо, — заявила старуха. — Значит, правильную выбрала травку, способную защищаться и защищать. Да и ты теперь знаешь, сколь болезненны бывают уколы.
Ана виновато улыбнулась, а ведунья между тем затянула мешочек веревкой и вручила его гостье.
— Гребешок не предлагаю: в тебе отцовская кровь, а она посильнее моих заговоров будет, — сказала она. — Только вспомни об этом, когда потребуется. И воспользуйся с толком.
Ана пообещала последовать ее наставлениям, но оказалось, что старуха ее уже не слушала. Вместо этого она обернулась к Аниной матери.
— Сдержала слово, — улыбнулась она. — Знаю, как было нелегко и сколько раз хотелось отвернуть, отчаявшись. Но разве счастье не стоило этих усилий?
— Вы же знаете мой ответ, — улыбкой отозвалась и мама. — Всю жизнь я вспоминаю добром ваш совет. Правда — чего скрывать? — не всегда удается ему следовать.
— Такова человеческая сущность, — будто извиняясь, усмехнулась ведунья. — Никуда не деться от бремени сомнений. Я была рада увидеться с тобой и твоей дочерью. Надеюсь, однажды в эту дверь постучат и твои внучки.
— А я надеюсь, что вы им откроете, — сказала мама и протянула ведунье корзинку. — Тут пирог с черникой и пуховый жилет. Прошлый-то, боюсь, давно поизносился.
— Знаешь, чем угодить старухе, — не стала отказываться ведунья и, просунув руки в отверстия обновки, удовлетворенно запахнула полы. — Хорош! — похвалила она. — И спина сразу ныть перестала. Глядишь — скоро и распрямится, будто у юной девицы.
Они перекинулись еще несколькими фразами, потом мама поблагодарила хозяйку за гостеприимство и заторопилась домой. Ведунья проводила их до дверей, однако на улицу не вышла.
— Если надумаешь, приходи в день совершеннолетия, — напомнила она Ане. — Только не обещаю, что все мои ответы придутся тебе по душе.
Ана покачала головой.
— Самый главный ответ я уже получила, — искренне сказала она. — Остальное, я надеюсь, мы с Хедином как-нибудь разгребем и сами.
Ведунья улыбнулась наконец и ей, и Ана лишь сейчас заметила, что глаза у нее были такого же цвета, как камни в мамином свадебном браслете.
***
— Снова трусишь, Хед!
Вот это огреб от любимой! Ажно дар речи потерял, позволив Ане после этого заявления просто гордо уйти. Впрочем, может, это и к лучшему? Во-первых, Хедин таким образом получил то, чего и добивался: отговорил Ану провожать его в дальний путь. А во-вторых, ближе к полуночи, как последний недоумок, осознал, сколь был не прав. И как точно Ана подметила его трусость.
Выступление объединенной армии было назначено на пять часов утра. Большей части войск предстояло проделать путь до границы верхом на лошадях, самых же лучших охотников на драконов во главе с Хедином и Вилхе должны были доставить на границу ящеры. Командование рассчитывало, что этот отряд заманит хотя бы нескольких из крылатых помощников кочевников в ловушку и обезвредит до начала главной битвы.
Разведчики донесли, что нынче к степникам присоединилось уже шесть драконов, из них двое взрослых, превосходящих размерами любого из армелонских соплеменников, а это значило, что силы изначально становились неравны и рассчитывать на победу почти не приходилось. Какая причина побудила ящеров встать на сторону кочевников, никто не знал, но командиров больше волновал вопрос об их своевременном устранении. Шести дней, за которые основная армия рассчитывала добраться до границы, должно было хватить отряду охотников для пленения нескольких особо опасных противников. Заранее действовать не стали, чтобы не выдать собственных намерений и не спровоцировать кочевников на упреждающий удар. Однако такое решение накладывало на охотников дополнительную ответственность и невозможность провала задания.
И где во всем этом было место для Аны? Хедину предстояло сложнейшее дело, и он должен был являть собой образец уверенности и мужества, чтобы остальные воины не испытывали даже тени сомнения в успехе их операции. А он в присутствии Аны не мог ручаться за собственную стойкость и невозмутимость. Размякнет, как всегда, от ее близости, покажет, что и у него есть слабое место, — и как тогда командовать? Только и останется слушать подколы и заходиться бешенством от невозможности ответить в тон, чтобы не разругаться с соратниками и не поставить под угрозу весь план. А ведь если хоть один умник посмеет задеть Ану…
Нет, лучше не рисковать. Хедин предпочел попрощаться с ней накануне, наедине, без посторонних глаз и лишней спешки. Уволок ее вечером к реке, в давно уже облюбованное место, и там со стоическим терпением выслушивал все Анины наставления, с десяток раз пообещав быть осторожным, не лезть в самое пекло и обязательно вернуться к ней живым. За что и получил совершенно неожиданный подарок.
— Оберег? — не скрыл он своего удивления. — Откуда? Ты же еще не доросла.
— Ты зато дорос! — огрызнулась Ана и тут же прижалась к его груди, словно спряталась от всех бед. — Не хочу тебя отпускать. Что угодно обо мне думай — не хочу! Ничего не успела, ничего не сказала…
— Скажешь еще, — попытался подбодрить ее Хедин, — вся жизнь впереди. Тем более что я наконец все-таки разжился твоим оберегом. С ним мне сам Энда не страшен!
— Я хочу верить, я должна верить, — словно не слыша его, пробормотала Ана. — Но почему же это так сложно? Как же мама научилась?
Она почти дрожала, и Хедин, ошеломленный столь сильной ее к себе привязанностью, не нашел ничего лучше, как только осыпать поцелуями любимое лицо. Ана отвечала, но словно с каким-то усилием, потому что мысли ее, казалось, были очень далеко, и Хедину совсем не нравилось, что она так себя изводит. Это стало еще одной причиной, вынудившей его сказать вроде бы очень правильные, но оттого не менее глупые слова:
