Именно приручил — и ей вовсе не было неприятно это слово. Кажется, Джемме даже хотелось стать прирученной, чтобы избавиться от глупых обид, портящих жизнь и ей, и окружающим ее людям. И когда Эдрик вдруг принялся ее целовать — нежданно, неправильно, презрев все ее грехи и открывая настоящие чувства, — Джемма словно бы перерезала нити, привязывающие обиды к ней, освободилась от них и впустила в душу новое восхитительное тепло, позволившее посмотреть на мир по-другому и вызвавшее острое желание самой перемениться.
Расхотелось дерзить, огрызаться, ставить Эдрика на место, если он делал не то, что хотела Джемма. Будто открылись глаза, показав, что можно получить желаемое совсем иначе. Мягкостью, податливостью, нежностью, от которых Эдрик то терялся, уступая во всем, то, напротив, начинал чувствовать себя сильным и уверенным и снова действовал в унисон с ее потребностями. И радовался этому, и баловал Джемму то своими признаниями, то своими поцелуями, убеждая ее в том, что она наконец-то поступает правильно.
Быть может, тщеславие застило ей глаза, но в четких уверенных действиях Эдрика на передовой Джемма видела и свою заслугу. Она всеми силами старалась помочь ему обрести уверенность, но даже подумать не могла, что для этого ей надо лишь позволить Эдрику быть самим собой. Не пытаться прогнуть его даже с самыми благими намерениями, а следовать за ним, поддерживать, одобрять его и восхищаться им — тем более что последнее у Джеммы всегда получалось искренне.
Быть может, за эту искренность боги и сжалились, подарив ей любовь Эдрика? Джемму не смущало ни одно его качество, даже те, что сам Эдрик откровенно не любил. А ей нравилась и его скромность, и его занудство, и его сентиментальность, и особенно то, что все они говорили о его верности. И если уж Эдрик выбрал Джемму…
Она больше никогда его не оттолкнет!
Вот же вздумал ревновать к Хедину! Он, конечно, всегда переживал из-за повсеместного превосходства старшего брата, но Джемма даже представить не могла, что Эдрик и ее к Хединовым победам причислит. Ну, восхищалась она его веселым характером, но полюбить такого балабола и бабника уж точно не смогла бы. Тут Эдрик далеко впереди брата был, да только, как оказалось, не подозревал об этом. А Джемма не потрудилась объяснить.
Но теперь-то уж она все исправит! Будет у нее время, что бы ни задумали боги на этот злосчастный бой! Джемма жизни не пожалеет, а Эдрика им не отдаст! А потому, едва появились исполинские драконы, она бросилась к любимому, готовая принять смертельный бой. Но ящеры, поначалу летевшие прямо на Эдриков ветродуй, неожиданно изменили направление, да так резко, что Джемме на мгновение показалось, будто они повиновались ее страстному желанию.
Однако долго раздумывать над этим ей было некогда. Арве с Ярке в приказном порядке велели девчонкам держаться подальше от вражеских драконов, но кто бы их послушал? Особенно когда Джемма могла бить противников, оставаясь невидимой, а Ора не имела сил смотреть на раненых, не пытаясь хоть чем-то им помочь.
Вступили в бой, но силы были слишком неравны. Джемма видела, как Хедин и Вилхе пытаются увести свой отряд в пещеру, чтобы там переждать драконью атаку. Как песочный ящер — не такой большой, как другие, и, кажется, преследующий какую-то свою цель, — погнался за Одже, но Эдрик прострелил ему крыло, а потом и вовсе сдул к вершинам холмов. Как дружинники с помощью охотников выдвинули гарпуны на ударную позицию, стараясь взять на прицел хоть одного из чешуйчатых исполинов, и попыталась перекрыть вражескому дракону путь, но тот просто смел ее и ломанулся на команду Эдрика, управляющую орудийными механизмами и оставшуюся совсем без защиты.
У Джеммы что-то вспыхнуло в груди — ярко, горячо, правильно. Но не ненависть, так долго изводившая ее и казавшаяся сейчас столь уместной, — нет, совсем не ее испытала Джемма. А бесконечную любовь, которая так долго пряталась в глубине ее сердца, а теперь наконец вырвалась на волю, наполняя Джемму светом и верой в чудо. Ведь она еще должна была увидеть, как растет ее крохотный брат. Сказать маме, как много она для нее значит. Признаться Эдрику, что любит его всей душой и мечтает всегда быть с ним. Джемма даже не знала, что в ее жизни было столько любви. Не замечала. Не хотела признавать божественной милости. А сейчас ощутила ее всей своей сущностью. И почувствовала вдруг в себе огромную светлую силу, какую, наверное, сама Триада испытывает, когда смотрит с гордостью на своих созданий и благословляет их на самостоятельную жизнь.
Джемма не знала, откуда эта сила взялась и как с ней справляться. Но желала лишь защитить близких от драконьего произвола. Спасти их жизни. Укрыть своей любовью, словно непроницаемым покрывалом. И она так живо представила себе эту картину, что сила сама вырвалась на волю, разрослась огромным огненным облаком, заслонила все небо…
А Джемму закрутил невесть откуда взявшийся вихрь, и она почувствовала только, что падает куда-то вниз, но сил сопротивляться уже не осталось. Гибель так гибель, лишь бы не было слишком сильно больно и чересчур долго не длилась агония.
Но подхвативший ветер вовсе не ломал, а словно бы ласкал, стелясь мягкой периной, укачивая, будто в материнских объятиях, и Джемма отдалась ему с непривычным умиротворением, доверившись и предполагая нечто удивительное.
И оказалась права.
Когда ветер рассеялся, она очутилась в огромной пещере. Стены грота были рельефными, полосатыми — будто кто-то слой за слоем выкладывал их то светлыми, то темными камнями. В углублениях росли из земли темно-алые кристаллы — столь крупные, что некоторые из них были выше Джеммы. В странном озерце плескалось зеркальное жидкое пламя. Массивные зажженные факелы завершали общее впечатление, вызывая невольный трепет и в тоже время ощущение какого-то восторга. Все-таки Джемма любила огонь и нисколько его не боялась. Он не мог причинить ей вреда.
А значит, оставалось лишь выяснить, где она же все-таки оказалась.
— Ты и сама это знаешь, — раздался, отражаясь от стен, теплый и в тоже время неуловимо опасный голос, и следом не замеченные ранее Джеммой искры начали собираться в одном месте, поначалу образуя завихрения, а потом вырисовывая контур дракона — нежный, женственный и ощущаемо сильный.
— Праматерь Гудлейв, — завороженно пробормотала Джемма, хотя никогда раньше не только не видела богиню в подобном образе, но не слышала и ее первого имени.
Огненная драконица, обретя играющее всполохами тело, добродушно улыбнулась.
— Вот мы и снова встретились, — заметила она. — Я уже, право, думала, что не придется. Но ты справилась, преодолела и сумела пробудить свою истинную сущность. Это похвально.
Она говорила напевно, неторопливо, а Джемма, будто в противовес ей, тряхнула головой, не понимая, о чем речь.
— Какая такая истинная сущность? — переспросила она. — У меня и так две ипостаси. Неужели еще какая-то есть?
— Не об ипостасях мы говорим, а о внутренней силе, — поправила ее Праматерь. — Ты ведь сегодня ее почувствовала и даже использовала, уничтожив нападавших драконов. Однако…
