— Гейра?! — не веря самому себе, но мигом вспыхнув от накатившего стыда, повернулся к ней он. Ну точно: бронзовая драконица, спасшая ему жизнь теперь и в этой ипостаси. Вот же пропасть! — Ты чего здесь?! Кто тебе разрешил?!..
— Кого бы я спросила! — фыркнула Гейра, беря курс на горы и вынуждая Арве следовать за ней. — Харде сбежал: решил, что уже очень взрослый и что армия никак без его помощи не обойдется. Хотела его образумить — а пришлось с тебя начинать.
Арве скрипнул зубами, не зная, что ответить. Дурак и есть, да и то мягко сказано. Приказ нарушил, друзей бросил, да еще и сам чуть не погиб, когда его драконья мощь была столь необходима войскам. Хотел, конечно, как лучше, но кого бы это заинтересовало? И как теперь он будет оправдываться? И захочет ли кто-то его слушать?
— Извини, — пробормотал он, но Гейра не ответила. Арве неловко покосился на нее и только тут заметил, как она западает на один бок, с трудом шевеля левым крылом, и почуял запах крови. Так Гейра что же, ранение получила?
Совесть скрутила в бараний рог, заставив пожалеть о том, что не он оказался на месте Гейры. Арве рванул к ней, обхватил ее лапами, надеясь только, что рана не слишком серьезная и Гейре не придется столь страшно расплачиваться за его ошибку и свою доброту.
— Тяжело, — выдохнула она. Арве упрямо мотнул головой: уж он ее не выпустит, даже если кости в крыльях треснут от перегрузки. — Подожди, я человеком обернусь. Так проще будет.
Арве не успел возразить, как в его лапах уже лежала обессилевшая девчонка с разметавшимися волосами и окровавленным боком. Лицо ее было таким бледным, что Арве невольно сравнил его с полной луной. Он попытался найти успокаивающие слова, но в этот момент две драконьи тени накрыли их с Гейрой.
— Напрасно ты не захотел легкой смерти, — с отвратительным сожалением сообщил незнакомый голос. — Теперь расплатишься за всех.
Понимая, что не сможет сражаться, Арве рванул было к совсем уже близким горам, но острые когти безжалостно впились ему в спину, перекрывая последний путь к спасению…
Поскольку я умудрилась найти жуткий логический косяк, пришлось пересмотреть концепцию боя и внести в прежний текст некоторые изменения. Чтобы не искать эти правки по тексту, привожу здесь главные выдержки.
У кочевников был давний обычай: в начале мая они собирались возле горной гряды, отделяющей их земли от Северных, и там в им одним известном месте слияния трех стихий делали жертвоприношения, прося у богов щедрого лета и удачи в бою. Затем окунались в священный источник, по легенде дающий силы, после чего считали себя готовыми к новым набегам. Именно это время, когда кочевники стекались со всех степей к одному месту, градоначальник и выбрал для смертельного боя.
— I-
От Северных земель степи отделяла гряда скалистых гор с парой довольно-таки труднопроходимых перевалов. Почти идеально посередине эта гряда разрывалась несколькими холмами, которые кочевники всегда тщательно охраняли, дабы защититься от незваных гостей.
— I-
— Не какой-то, — возразил летевший рядом Ярке, с которым Арве поделился своими сомнениями. — Они этих коров целый год для жертвоприношения готовят: холят, лелеют, самой лучшей травой кормят, чтобы только богам их подношение понравилось. Так что я бы на месте кочевников сделал как раз то, на что рассчитывает наш градоначальник.
А теперь, собственно, сам текст.
***
Тила настороженно всматривался в темное, пока еще спокойное небо и прислушивался к происходящему по ту сторону гор. Дозорные, притаившиеся на гребне хребта, должны были подать сигнал, когда первые кочевники подберутся к холмам, однако он не хотел, чтобы этот звук застал его врасплох. От собранности и слаженности действий нынче зависели сотни, если не тысячи жизней, и он не желал никаких неожиданностей.
— Часть его отряда рассеялась по склонам, заняв выгодные позиции для поражения перебравшихся через холмы степняков. Другие готовились встречать смертельного противника лицом к лицу, чтобы сразиться с ним врукопашную.
Однако главная победа сегодня зависела не от Тилы, а от его сыновей, один из которых уже приник к любимому ветродую, а второй штурмовал горный перевал, готовясь ударить противника сзади и тем самым не позволить кочевникам рассеяться по степям, собирая новые силы. Сегодня они должны были уничтожить самого главного, веками казавшегося непобедимым врага.
А Тила пообещал жене вернуть обоих их сыновей в Армелон живыми.
Наверное, давать такое слово было откровенной слабостью, но что еще он мог сказать женщине, рисковавшей в один день потерять сразу всех близких людей? Даже брата, отправившегося вместе с армией в поход и сейчас готовившегося принимать раненых и спасать жизни тех, к кому Создатели окажутся благосклоннее, чем к остальным? Ведь кочевники в случае победы не пощадят никого: будь то доктор или тайком проникший в ряды воинов мальчишка. И Тила точно знал, что Ильга не переживет ни его, ни кого-либо из сыновей. А потому не поскупился на щедрые подношения Триаде, вспомнив былые военные ритуалы и не побоявшись выглядеть смешным. Вот только так и не сумел узнать, приняли ли боги его подарки: отправился к степям, лишь мысленно прося у Создателей милости и поддержки. Не могли же они, в самом деле, не понимать, сколь благую миссию взяла на себя Объединенная армия. Северяне научились жить в мире с драконами и хотели такого же мира с восточными соседями. Если бы существовала возможность договориться с кочевниками, Тила воспользовался бы именно ей. Но ни один из послов, отправленных с предложениями о ненападении, не возвратился назад, из чего Совет градоначальников сделал вывод об их ответе и решил-таки действовать иначе.
Вот только никто из них не отправился с Объединенной армией в логово зверя и не потащил туда же друзей и родных. Кажется, Тиле всегда было больше всех надо. Лишь бы нынче не настала пора расплачиваться за свою неуемность.
Несмотря на уйму дел и отсутствие хоть минуты лишнего времени, Тила все же успел перекинуться парой слов с сыновьями.
Эдрик с трудом владел собой от возбуждения в предчувствии скорого боя и возможности себя проявить, и Тила отругал себя за слишком редкое внимание к потребностям младшего сына, которого он любой ценой стремился защитить от бед, а вместо этого оградил от настоящей мужской жизни, не позволив ему пообкататься в более простом бою, а сразу бросив в самое пекло. Но теперь уже было поздно кусать локти, и единственное, что Тила мог сделать, это занять позицию поближе к Эдрику, чтобы в случае необходимости подсказать или уберечь от несчастья.
Хедин был непривычно серьезен, как будто вовсе не он предлагал на совещаниях главнокомандующих планы один смелее другого и с восторгом встречал решения о самых отчаянных атаках. Словно только сейчас понял, насколько опасной на самом деле была нынешняя битва. Впрочем, скорее, он впервые взял на себя ответственность за других людей, и Тила невольно вспомнил себя, вынужденного встать во главе защитников осажденного Армелона. Воскресил в памяти все свои тогдашние сомнения и столь своевременную Ильгину поддержку, позволившую почувствовать в себе силы совершить чудо.
